– Ага. Гламурная холостяцкая постель. Собутыльники. Семья – нет, постой. Моя ближайшая родня живет в нескольких часах езды от моего дома.
– Но ты только что получил разрешение снова летать, – возразила я. – Тебе же не терпелось вернуться в воздух.
– Я и собираюсь. – Он легонько поцеловал меня. – Но ты же знаешь, со мной такие номера не проходят. Мне нравится делать то, что я хочу, а я хочу подольше побыть с тобой.
Я была польщена, но мне по-прежнему казалось, что это негодный вариант.
– А вдруг все пойдет наперекосяк, как только мы отдалимся от экватора, и ты поймешь, что потратил несколько месяцев своей жизни не на ту женщину?
Он выпутал пальцы из моих кудрей и сел.
– Ты сейчас обо мне или о себе? Лично меня не очень-то заботит, насколько все окажется идеально, но я не собираюсь упустить шанс из-за всех этих «а вдруг».
Саркастический ответ не приходил мне в голову. Я наклонилась и поцеловала его.
– Я буду ужасно скучать по тебе.
– Я тоже буду по тебе скучать. Но это ты уже знаешь. – Он снова поцеловал меня и сказал: – Ну, а после лечения? Что тогда?
Что произошло в этот миг? Мой взгляд стал невидящим, а в голове бешено завертелись колесики. Я уже не сидела в кофейне на Карибах с мужчиной, которого, по всей видимости, любила, а шла по холодным, мокрым улицам Нью-Йорка, вглядываясь в миллион незнакомых лиц. Я писала бесконечные заявления о приеме на работу на совершенно ненужные мне должности, – заявления, немедленно отбрасываемые специалистами по кадрам или автоматическими программами скрининга, по мнению которых я употребляла не те глаголы в сочетаниях, описывающих мои бесчисленные таланты и амбиции. Я ходила на провальные свидания в городе, где встретить нормального мужчину моложе пятидесяти было труднее, чем дятла с клювом из слоновой кости, а одинокие женщины намного моложе, красивее и здоровее меня, роились, как муравьи. В будущем, которое мне представлялось, я была жива, а это уже превосходило мои предыдущие ожидания. Но при этом была одинока и плыла по течению.
– А разве я не должна наслаждаться настоящим моментом? – спросила я у Шайлоу.
– Ловишь на слове. В таком случае, похоже, пора начать хотя бы думать о том, что могло бы сделать тебя счастливой.
Я улыбнулась – надеюсь, что лучезарно.
– Вот и дай мне подумать.
И я стала думать. Следующие несколько дней состояли из множества cafecitos y mallorcas, множества прогулок по пляжу и экскурсий по заросшим паркам. Последний урок испанского с Милагрос, который начался с лексики, связанной с путешествиями, и кончился тем, что мы вдвоем напились вдрызг, пока она втолковывала мне, какими словами обругать пьяницу. И почти все это время я пыталась думать, чего бы я хотела, если бы пережила болезнь.
Раньше я хотела одного: родить ребенка. Хотела даже больше, чем стать женой Тома Миллера. Я всегда мечтала быть матерью, предпочтительно дочери по имени Шарлотта, в честь моей мамы (хотя была бы рада и сыну, если бы он согласился, чтобы его звали Шарлоттой).
Но у нас с Томом ничего не получалось, даже после нескольких лет попыток и проверок. Когда врач предложил экстракорпоральное оплодотворение, которое не покрывалось моей страховкой и стоило столько же, сколько вся наша вычурная мебель вместе взятая, Том ужаснулся дороговизне, а когда я заговорила о приемных детях, он уперся, мотивируя это кошмарной неопределенностью процедуры усыновления. И сказал, что пусть все идет как шло. И я скрепя сердце согласилась.
Не то чтобы желание исчезло, но в свете моих проблем с браком и здоровьем мысль о ребенке казалась эгоистичной и вообще неуместной.
Но вечером накануне моего предполагаемого отъезда в Чикаго, когда Шайлоу снова поинтересовался, чего я действительно хочу, я не стала прикидываться, будто меня заботит новая блестящая карьера, обретение оптимистического взгляда на жизнь или даже возможность вернуться в Пуэрто-Рико. Я призналась, что, если чудом выживу и в придачу буду прилично себя чувствовать, мысли о ребенке наверняка снова начнут главенствовать.
– Ребенок? – удивленно переспросил Шайлоу.
Когда я брала на руки Тоби и Макса, тяжесть их крепеньких тел и шелковистая кожа вызывала во мне какую-то нутряную, прямо-таки дикарскую реакцию: мне как будто хотелось их съесть, поглотить и впитать всю эту прелесть. Прожить достаточно долго, чтобы родить дочку, пережить ее первый день в детском саду, окончание школы, возможно, даже рождение ее собственного ребенка – если не считать воскресения мамы, я не могла придумать ничего лучшего.
– Понимаю, это тебя пугает, – сказала я Шайлоу.
По его лицу пробежал лунный луч.
– Кто тебе сказал, что я не хочу детей, Либби? То, что у меня их нет, не значит, что я не хотел бы быть отцом.
Мы лежали на пляже на одеяле и смотрели на звезды. Я села и стряхнула песок с волос.
– Я не собираюсь затевать спор.
– Никакой не спор, просто об этом трудно говорить. Есть же разница.
Я вздохнула и снова легла.
– Извини, для меня это больная тема.
– Все нормально. Для меня тоже непростая. Но если хочешь знать, я хотел бы иметь хотя бы одного ребенка. Желательно девочку.
– Я тоже всегда хотела дочку, – призналась я. – Я бы назвала ее Шарлоттой.
Он кивнул.
– В честь твоей матери. А как тебе Шарлотта Патрисия? Прекрасное имя.
– Я уже его люблю.
– А я люблю тебя.
Я уставилась на него, почти ожидая, что он сейчас скажет, что пошутил. Когда я увидела, что он улыбается, у меня в груди потеплело.
– Ничего себе.
– Понимаю, это тебя пугает, – поддразнил он. И тут же стал серьезным.
– Знаю, Либби, звучит скоропалительно, но это правда, а зачем скрывать хорошее?
– Вовсе не пугает, – сказала я правду. – Это прекрасно. Спасибо.
Все же я не могла не вспомнить, как Том впервые сказал, что любит меня. Это тоже звучало скоропалительно, всего через несколько месяцев после того, как мы начали встречаться.
– Ты замечательная, Либби, – прошептал он мне сразу после того, как перегнулся над переключателем передач своей старой колымаги и поцеловал меня на прощание. – Я влюблен в тебя. Нет, не так. – Он коснулся моей щеки. – Я люблю тебя.
Я была так изумлена, что не смогла ответить, но при этом думала: я тоже тебя люблю, Том Миллер. Я люблю тебя с первого взгляда и буду любить тебя вечно и еще дольше.
Чувство к Шайлоу было совсем другим, и, возможно, именно поэтому я позволила себе поддаться ему. Потому что, несмотря на наше ураганное знакомство и мгновенное влечение к нему, это было совсем не то безумное, сильное чувство, которое я испытывала к Тому. Нет, моя любовь была спокойной и правильной, и… как будто так и должно было быть.
