Пол взял меня за руку, и мы вместе пошли по извилистой тропинке через центр кладбища. Кладбища всегда нагоняли на меня жуть, но в то утро я увидела то, что уже отчасти знала, когда заставляла отца то и дело ездить на мамину могилу. Они тоже были местом утешения. Не знаю, почему я вдруг решила окончить жизнь в урне, но идя через кладбище в тот день, я решила, что попрошу похоронить то, что от меня останется, здесь. Может быть, даже рядом с матерью.
У меня перехватило дыхание, когда мы подошли к ее могиле. Пол выпустил мою руку и встал на колени перед надгробием, проводя пальцами по гравировке в граните.
Я дала ему несколько минут побыть одному, потом подошла и села рядом с ним, скрестив ноги на замерзшей траве перед большим надгробием. Я закрыла глаза и начала мысленно говорить с мамой – скорее молитва, чем настоящий разговор, и я знала, что, если она меня слышит, она соберет мозаику из моей бессвязной речи. Я рассказала ей все: о Томе, о Вьекесе, о Милагрос и Шайлоу, и о моем диагнозе тоже. Я сказала ей, что люблю ее и хотела бы, чтобы она была со мной. Затем открыла глаза и снова увидела надгробие.
«ШАРЛОТТА РОСС
1954–1989
ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ»
Любимая жена и мать: это правда, но как же этого мало.
Иногда, когда мне было особенно грустно, я представляла, что было бы, если бы я была в другом возрасте на момент ее смерти. В десять лет я была уже взрослой, чтобы понять, какой ужас с нами случился, но слишком маленькой, чтоб впитать в себя достаточно деталей, которые мне, уже взрослой, хотелось знать о ней и ее жизни. Теперь и то, что я помнила, постепенно угасало. Например, волосы у мамы были прямыми и каштановыми, а глаза темно-карими, как у Пола. А ее смех? Похожий на звон серебряных монеток, как он слышался у меня в памяти, или это моя выдумка? Была ли она такой веселой и неизменно доброй, какой я ее помнила, или это просто сказка моего сочинения? Что она думала о Поле и обо мне? О каком будущем она мечтала для нас и для себя? Я так никогда и не узнаю.
Так никогда и не узнаю.
Вернувшись к реальности, я опустила голову и заплакала о своей семье, обо всем, что мы потеряли. Пол рядом со мной увидел, как дрожат мои плечи, обнял меня и тоже заплакал, снова напомнив мне, что я не одинока.
Вечером я смотрел на тусклый пейзаж, висевший в нашем гостиничном номере, и думала о Шайлоу. Хотелось позвонить ему, рассказать, как прошел день, но я боялась, что один звонок обернется валом переписки и мне придется задуматься: то ли попросить его поехать со мной в Чикаго, то ли попытаться пройти курс лечения в Пуэрто-Рико, то ли – то ли, то ли… Так много возможностей, и все никуда не годятся. Я выключила лампу и натянула одеяло до шеи.
Пол сидел на соседней кровати, свет от ноутбука освещал его лицо.
– Нужно было сберечь последнюю снотворную таблетку, – сказала я ему. – У тебя случайно нет?
– Нету.
– Тебе не дают антидепрессантов вместе со стимулянтами?
Он закончил печатать и повернулся ко мне.
– Я соскочил.
– В самом деле?
– Ага. Я не трогал стимулянтов с тех пор, как родились мальчишки, даже дольше.
– Трудно поверить, что твоя энергия родом не из аптеки.
– Божий дар ничем не перешибешь. – Он закрыл ноутбук, выключил лампу и лег на кровать рядом со мной.
– Тебе поможет, если я полежу рядом?
Я закрыла глаза.
– Да. Спасибо.
– Либз? – сказал он через несколько минут. – Помнишь, как мы были маленькими?
Я открыла глаза, хотя плотные шторы отеля затемнили весь свет, за исключением красных цифр будильника.
– То есть, как ты хитростью втягивал меня в свои проделки? – сказала я. – Например, уговорил дать спустить меня из окна второго этажа, используя только простыню и свою отсутствующую мужскую силу?
Мы оба засмеялись, вспомнив, как был потрясен отец, открыв входную дверь на мой звонок и обнаружив, что я стою босиком посреди февральской снежной бури, нянча ушибленную руку, на которую приземлилась.
– Вообще-то я хотел сказать, – продолжал Пол, слегка пиная меня под одеялом, – помнишь, как ты ненавидела спать одна, и я уговорил папу раздобыть мне двухъярусную кровать? Ты потом лет до шестнадцати не спала в своей комнате.
– До четырнадцати, – проворчала я.
– Ну да, конечно. Послушай, Либз…
– Да?
Он сделал паузу.
– Нужно было сказать тебе еще на Вьекесе: мама и меня попросила о том же. Она попросила меня беречь тебя.
Я моргнула.
– В самом деле?
– Да. И примерно тогда же.
– По-твоему, она знала, что умрет?
– Да.
– Думаешь, она боялась оставить нас?
– Поскольку для меня самым страшным было бы оставить Тоби и Макса, надо думать, она была в ужасе. Но она ведь знала, что мы есть друг у друга. – Он щелкнул себя по животу. И минуту спустя добавил: – Надеюсь, она знала, что у нас все будет хорошо.
И я знала. Но, лежа рядом с братом, я подумала: больше всего мне хочется, чтобы мама, как множество звезд на небе, все еще была в пути. Чтобы какая-то ее часть откуда-то увидела, что мы с Полом все еще здесь, нащупываем свой путь.
31
Мы с Полом зашли выпить кофе по пути в аэропорт, и тут позвонила Джесс.
– На Тома ничего не действует, Либби, – в панике сказала она. – Я перепробовала все. Майкл даже нашел ему дешевую субаренду, чтобы он чувствовал, что у него есть место, которое он может назвать домом. Но он отказывается. – Она втянула воздух и громко выдохнула – вероятно, курила на заднем крыльце. – Давай я расскажу ему о твоей болезни. Я даже не произнесу слова «рак». Клянусь.
– Ни под каким видом, Джесс, – сказала я, помня, как был обеспокоен Том звонками из онкоцентра. Он бы все понял немедленно. – Я правда ценю все твои старания ради меня, но не тебе принимать решение. Я что-нибудь придумаю. Просто, пожалуйста, не говори Тому. Даже не намекай, что со мной что-то не так.
Я повесила трубку и повернулась к Полу, все еще наблюдавшему за мной из-за столика у окна.
– Извини, hermano, – сказала я, скорчив гримасу. – Похоже, я возвращаюсь в Чикаго сегодня.
– Если из-за квартиры, я сам куплю у тебя эту чертову куклу, идет?
– Ну, ты и крут. Кто бы знал, что у тебя такие деньжищи.
Он кинул в меня мешалку от кофе. Она стукнулась о мою грудь и отлетела на стол.
– Кто бы знал, что у тебя есть деньжищи, чтобы снова поменять билет на самолет в последнюю минуту? Серьезно, Либз. Я же работаю как проклятый не за медный грош. Если не захочешь жить на Манхэттене, могу купить тебе усадьбу в пригородах Джерси. Просто поехали со мной, ну пожалуйста. Тоби и Макс по тебе соскучились. Поехали ко мне.
