– И мне тоже, – созналась я. Во многих отношениях моя взрослая жизнь основывалась на нашем так называемом идеальном браке. Я бы никогда не призналась в этом отцу, но после маминой смерти наша семья из трех человек уже никогда не ощущала себя полной. В Томе я видела не только мужчину, к которому испытывала глубокое влечение, но и надежного человека, с которым можно построить новую семью. Даже после того, как наша команда из двух человек не увеличилась, как я надеялась, мы все же были единым целым: Либби-и-Том, счастливо женатые, довольные нашей общей жизнью. И я так старалась сохранить эту основу, что не желала видеть трещин, образующихся у меня под ногами.
– Психотерапевт говорит мне, что моя потребность в том, чтобы все выглядело идеальным, проистекает из детства, где все было с точностью до наоборот, – сказал Том.
Я вгрызлась в бекон, вспоминая отца Тома с его пьяными истериками и привычкой махать кулаками, и неряшливую мать, чья нелюбовь к порядку была как бы ее собственной безмолвной местью.
– И я теперь понимаю, почему ты… – Я ждала, что он скажет «ткнула меня вилкой», но он осекся. – Почему ты так расстроилась и уехала из Чикаго. Ненавижу себя, хотя уверен, что тебя это мало утешает.
Я вздохнула и посмотрела в его глаза, полные боли. Борьба Тома за то, чтобы простить себя, вернуть любовь к самому себе, если он когда-нибудь ее испытывал, будет гораздо труднее, чем любая борьба, которая предстоит мне после нашего развода. У меня была куча своих проблем. Но что до наших отношений, я уже спускалась под гору, а Том еще стоял внизу, пытаясь понять, как начать восхождение.
– Пожалуйста, не надо ненавидеть себя, – сказала я. – Я-то тебя не ненавижу. – Трудно было это выговорить, когда он сидел передо мной, напоминая, что был когда-то настоящим живым человеком, которого я любила так долго, что и не вспомнить, как жила до этого. Хотелось сказать ему, что, может быть, когда-нибудь мы снова станем друзьями. Но я сильно подозревала, что мы больше не увидимся. Поэтому я просто сказала: – Дай себе время и будь немного милосерднее к себе. Это поможет.
Он вытер глаза жесткой бумажной салфеткой и вздохнул:
– Ты мне будто подарок подарила.
– На здоровье.
Он так и не прикоснулся ни к своей тарелке, ни к чашке.
– Все будет хорошо, Том? – спросила я.
– Это я у тебя должен спрашивать, – ответил он, и на мгновение мне показалось, что он подозревает правду обо мне. Но он продолжал: – Что будет с тобой, Либби? Квартиры нет, у Джеки ты больше не работаешь. Что ты будешь делать дальше?
– Собираюсь создать фонд для детей, у которых родители умерли от рака, – сказала я. Солгав однажды Таю и Шиа, я больше не возвращалась к этой идее, но тут она сама выпала из недр сознания, и озвучив ее, я поняла, что обратного пути нет. Сколько бы мне ни оставалось жить, этого времени должно хватить, чтобы основать фонд.
Том улыбнулся.
– Прекрасно. Это именно то, чего хотела бы твоя мать.
– Да. Именно, – тихо сказала я и встала. – Попроси, пожалуйста, счет. Мне пора идти.
– Конечно, – сказал он. – Либби?
– Да?
– Мне бы не хотелось терять с тобой связь.
Я грустно улыбнулась, хотя глаза наполнились слезами.
– Мне бы тоже, но, честно говоря, не уверена, что я это вынесу.
Том был рядом, так близко, что я могла дотронуться до него. Но мне казалось, что мы стоим по разные стороны быстро растущего пруда. Скоро этот пруд станет озером, а озеро – океаном, и мы никогда больше не увидим друг друга на наших берегах. Я буду скучать о нем.
Он кивнул.
– Понимаю. До свидания, Либби. Я люблю тебя.
Я посмотрела на него в последний раз.
– До свидания, Том.
33
Ветер дребезжал в окнах и выл сквозь щели в задней двери. Мне нужно было убить час-другой, прежде чем законно покинуть квартиру, но даже учитывая, что близилась зимняя буря, не было никакого смысла торчать в доме, который больше не был моим. Кроме того, у меня еще были дела. Я собрала чемодан, убедилась, что стойки и полы не слишком грязные, и бросила ключи на стойку. И отправилась на Деймен, где поймала такси.
Когда машина двинулась в восточном направлении, я вытащила из сумки телефон и набрала номер.
– Ты меня слышишь? – спросила я в трубку.
– Да, – сказал Шайлоу.
– Хорошо. Спасибо за все.
– Не за что. Это тебе спасибо.
– Давай не будем сооружать кучу из «спасиб», хорошо?
– Да-да, капитан. Ты нервничаешь?
Краем ладони я протерла запотевшее окно. Сквозь прозрачное пятно в стекле проезжали машины, водителей, казалось, не беспокоил быстро падающий снег.
– Кажется, мой самолет летит прямиком в океан.
Шайлоу засмеялся.
– Дыши глубже, Либби. Дыши глубже. Ты же умеешь.
Я глубоко вдохнула, почувствовав легкую боль. Выдох. Снова вдох.
– Хорошо, – сказал он, как будто обучал меня дыхательной гимнастике. – У тебя отлично получается. Помни: нужно покончить с этим, чтобы двигаться вперед.
– Вперед, – сказала я.
– Вперед, – повторил он. – Я еще не рассказывал тебе, как прошел мой первый день возвращения на работу?
Шайлоу болтал минут десять, пока машина не приблизилась к крытому служебному проезду.
– Все, я приехала, – сказала я ему.
– Ты, конечно, не хочешь, чтобы я остался на линии?
– Нет, но обещаю, что позвоню тебе, если струшу. И сообщу, когда все закончится.
– Дружок, я горжусь тобой. И люблю тебя.
– И я тебя люблю.
Я вошла в двойную дверь, сделала еще один глубокий вдох и подошла к окошку регистратуры.
– Я к доктору Сандерсу.
Регистрационная сестра растерянно посмотрела на меня.
– Он в клинике в другом конце здания.
– А он скоро вернется?
– Должен, хотя я понятия не имею, когда. Вам назначено?
– Нет, но я могу подождать. – Я наклонилась к ней через окошко. – Я Либби Миллер. Пациентка, которая не собиралась лечиться. Я пропустила визит к доктору Сандерсу на прошлой неделе.
Ее рот округлился в мягкое «О».
– Понятно. Сейчас сообщу ему. Пожалуйста, присаживайтесь.
Прошел долгий, затхлый час. По вестибюлю туда-сюда сновали люди, вероятно, шли на прием к другим врачам. Я старалась не смотреть на них слишком внимательно, зная, что неизбежно начну гадать о собственном здоровье, судя по их внешности, хотя статистически было мало вероятно, что кто-то из них страдал той же формой рака, что и я. Изо всех сил стараясь не заснуть, я прождала еще час. Я твердо решила дождаться доктора, у меня ведь не было никакой гарантии, что я смогу заставить себя прийти еще раз.
