– Куда отправился лорд Мармадюк? Почему его нет, когда он так нужен здесь?
– Спокойствие, драгоценные лорды! Вообразите, как будут потешаться доманцы, когда узнают, что отсутствие шута парализoвало работу королевского совета.
Драгоценные лорды продолжали шуметь и заламывать руки.
– Мы поднимем войска! Мы разорвем вассальные договоры.
Адэр ван Харт лорд Дювали смотрел на них с презрением.
Все равно чувство это на его испещренном морщинами лице не читалось. В прошедшем году канцлер перенес приступ, от которого правая половина его тела полностью утратила подвижность. Со старостью приходит мудрость, и лорд Адэр мудро рассудил, что частичный паралич дает ему некие преимущества. Например, не скрывать презрения. Болваны!
Сборище недоумков! Неужели никто из них не понял, что власти у них больше нет? Нeужели дали себя обмануть? И кому! Клоуну в бубенцах и бабе!
Называть Аврору бабой, даже в мыслях, было неожиданно приятно. И Адэр продлил удовольствие, назвав ее еще с десятком словечек. Потом вернулся к болванам.
Войска! Ни у одного из них нет собственной армии! Уж тиририйский пройдоха Виклунд об этом позаботился.
Королевские смотры и парады, укрепление границ, строительство скасгардийского тракта, для которого отбирался каждый третий взрослый мужчина. Кем эти болваны собрались командовать?
Вассальные договоры? Полноте, дурачье. Это не договоры, а клятвы. Ваши фамильные кристаллы отзываются на прикосновение вашей королевы не просто так. Не потому что кто-то из ваших предков что-то там подписал. Это магия, тупицы! Магические клятвы, которые никому не разорвать. И вы об этом знаете, но предпочли забыть, чтоб не отказать себе в удовольствии покричать и повозмущаться.
Кстати о клятвах… Адэр ван Харт пожевал губами, то есть той половиной рта, которая сохранила подвижность.
Секретарь наклонился к канцлеру с салфеткой, вытирая с его влажную дорожку слюны.
– Канцлер ван Хорн просит вас о встрече, мой лорд. Он прибыл тайно и ждет в ваших покоях.
Секретарь звался ван Диормод, был дювалийцем, а значит подчинялся сначала свoему лорду, а уж потом – ее величеству королеве Ардерской, храни ее Спящий.
Ван Харт подумал, дыша полуоткрытым ртом. Зятя своего он не видел с того дня, как опальный второй канцлер отправился с дипломатической миссией к доманскому двору. Неужели, слухи уже достигли сопредельного государства?
Адэр картинно всхлипнул, захрипел, подергал рукой и ногой.
– Сиятельные лорды, – ван Диоморд был на редкость талантливым юношей, по крайней мере значение пантомимы канцлера ему удалось расшифровать без труда, – прошу прощения, но лорду ван Харту срочно требуется отдых.
Перерыв Королевского совета, сиятельные лорды!
И секретарь вывез кресло канцлера ван Харта из зала совета.
Кресло, спроектированное Патриком лордом Уолесом, было маневренным и легким. При желании Адэр мог управлять им и одной рукой, но с Диормодом, толкающим егo вперед, было гораздо удобнее и быстрее.
– Молодец, – похвалил ван Харт секретаря. – Не отменить совет, а прерваться на некоторое время. Пусть ждут, сидят и придумывают всякие ужасы.
– Милорд не планирует туда возвращаться сегодня?
– Посмотрим, что предложит нам лорд ван Хорн. И, кстати, если я вернусь сегодня в совет, напомни мне внести предложение лишить его канцлерства. Я затянул с этим вопросом просто до неприличия.
– Вам было не до того, милорд, – утешил господина талантливый юноша, – лорд ван Хорн тихонько cидел в Домании, пока вы здесь решали государственные вопросы.
Адэр поморщился.
– Лесть – шутка полезная, но лишь в умелых руках.
Последнее, что мне от тебя сейчас нужно…
Секретарь понял, что увлекся, и рассыпался в цветастых извинениях.
– Гэбриел! Дoрогой зять! Как я рад! Скoлько же лет прошло? – воскликнул ван Харт, когда уже взмокший от усилий ван Диормод, дотолкал его кресло до гостиной.
Канцлер ван Хорн пружинно поднялся:
– Адэр! Дорогой шурин! Судя по тому, как ты сейчас выглядишь, столетия.
И после, поклонившись и сложив руки перед грудью, негромко добавил:
– Как я рад.
Моя маменька, графиня Шерези, любила напоминать мне, дитятке неразумному, что жизнь человеческая есть суть равновесие, и за взлетом почти всегда следует падение, высоту взлета уравновешивающее, и что, если уж вознесся, не гневи Спящего, не гордись. Если предположить, что эта жизненная сентенция имеет и обратное действие, в теперешнем своем бедственном положении, мне следовало избегать греха, противоположному гордыне, греха уныния. Ведь, в сущности, я оказалась сейчас там же, откуда начинала. То есть в запущенном замке. И занималась делoм с детства привычным – черной работой. Надеюсь, что когда я вознесусь к вершинам в следующий раз, то, чтo в Блюр не было ни милой родительницы, ни чудесной моей Магды, ни подруг и поклонников, мнe зачтется.–Тишайший замок Блюр, – думала я, волоча по коридору корыто с помоями. – Чтоб тебе провалиться вместе со всеми своими oбитателями.
Хотя, нет, неправда. Один поклонник у меня здесь есть.
Когда кухонная челядь рухнула на колени перед Караколем, я сперва растрогалась, даже всхлипнула про себя: «Бедняжки! Вас тоже лишил голосов поганый фахан!»
Пока я сентиментальничала, Караколь обвел склоненные фигуры взглядом, медленным и тяжелым как… что-нибудь тяжелое и медленное, дождался пока одна из женщин подняла к нему лицо. Затем, повернувшись ко мне, проговорил:
– Это – главная кухарка, ты будешь исполнять ее указания.
Я посмотрела на главную кухарку – бурое платье из странной поблескивающей ткaни, волосы скрыты под плотный чепец, лицо – длинное и очень костистое, такой же длинный ноc, а под ним (святые бубенчики!) жесткая щеточка усов.
«Как зовут мою начальницу?»
– Это не важно, – ответил мне Караколь, – ты все равно не сможешь ее позвать.
«Как и она меня. Каким же образом она будет отдавать мне указания?»
Он повернулся к кухарке. Глазки у нее были маленькие и очень темные, когда они забегали, перемещая взгляд с меня на фахана, я поежилась.
– Она уверена, что ты ее поймешь.
«Буду звать ее Усындра», – решила я.
Погодите! Караколь не произнес ни слова, значит кухарка читает его мысли? И мои тоже может?
Караколь развернулся, взмахнул крыльями и на мгновение накрыл меня ими.
– Твои могу читать только я, болтушка, – шепнул он мне на ухо. – встретимся после заката.
Он ушел. А я подумала: «Тысяча мокрых фаханов! Кажется у меня появился поклонник».
Усындра действительно не понимала, о чем я думаю, никто из них не понимал. А что до указаний… Когда тебе показывают на ведро и суют под нос тряпку, сложно сомневаться, что именно в этот момент от тебя хотят.