– А теперь, граф Цветочек, иди туда и играй роль души компании и любимчика корoлевы. Ты все правильно сказала своей подружке – отыгрывай, твое время скоро придет.
Я отбросила все плохие мысли и ступила через порог с широкой улыбкой.
– Добрый вечер, драгоценные лорды!
Миньоны теснились у камина, никто не садился за стол, пока не прибудет королева. Патрик озабоченно сообщил, что оба канцлера тоже задерживаются. Виклунд неотрывно смотрел на дверь, я подумала, что знаю, чьего появления он с таким нетерпением ожидает.
Присев на подоконник рядом со Станисласом, я спросила его весело, но негромко:
– Наш тиририйский великан, кажется, попал? Мне поведали об эпичности битвы с леди ван Сол.
– Без сомнения-а-а, – протянул ноту менестрель. – Кто бы мог подумать, что будь я менее удачлив, он сражался бы сейчас не с Гэбом, а с тобой.
– Твои речи мне непонятны, – пропела я удивленно.
– Помнишь, мы как-то вытаскивали тебя из покоев лорда Мармадюка?
Я припомнила, как разыграла друзей. Мне тогда ещё показалось, что за мною подглядывают в замочную скважину.
Хмыкнув абсолютно немузыкально, я кивнула.
– Камень, ножницы, бумага… Моя бумага побила камень, и я был удостоен чести рассмотреть твою подружку. Ах, какой у нее был голос! Ты познакомишь меня с ней?
– Если отбросить тот факт, что подглядывать за раздетой леди – недостойно дворянина и рыцаря, многое ли тебе удалось рассмотреть?
– Ты шутишь, Цветочек? Я тогда был более слеп, чем крот, – Станислас поправил на переносице дужку окуляров, – но силуэт был прекрасен. И голос…
– Кстати, о голосах, – быстро перевела я разговор со своих недорассмотренных прелестей, – как тебе обертоны нашей леди Дидиан?
– Божественно.
– Бедняжка всю жизнь занималась только делами ратными.
Может ты будешь столь любезен, что дашь ей несколько уроков?
– С удовольствием. У меня как раз появилась премилая баллада. Леди ван Сол!
Он спрыгнул с подоконника и ринулся к Дидиан. Леди ван Сол слушала менестреля с улыбкой, благосклонно кивала, но поверх его макушки награждала меня недовольными гримасами. Точно! Дальнозоркая трубка!
– Патрик! – Я дернула Уолеса за рукав. – Позволь отвлечь тебя от доблестного ван Харта. Леди Дидиан интересует оптика.
Я оттеснила ленстерца к подоконнику и быстро зашептала, не забывая широко улыбаться:
– Если ты, болван бесчувственный, посмеешь обидеть мою подругу…
– Басти!
– Жалость? Более ничего? Твои монахини не научили тебя галантности? Или ты мил только с мужчинами?
– Так это были вы с Дидиан? – Он быстро обнял меня за плечи и зашептал над ухом. – А что я, по–твоему, должен был говорить Гэбриелу? Он в любом случае решил бы, что меня манит герцогство, а не дева. Он сегодня уже успел разругаться с Оливером из-за своей кузины.
Я посмотрела в сторону ван Харта. Последний в этот момент своим взглядом свежевал и зажаривал лорда Доре. Фаханов ревнивец!
– Дидиан хочет трубу, в которую можно видеть на большие расстояния, – сказала я Патрику. – Ты сможешь сделать такую диковинку?
– Телескоп?
– Ей не нужны звезды. Ей нужен вражеский лазутчик, или вражеский генерал.
Лорд Уолес моментально воспламенился.
– Драгоценнейшая леди ван Сол, наш друг Шерези поведал мне, что вы интересуетесь оптикой!
Теперь oколо Дидиан было двое кавалеров, и ещё один страдал, подпирая стену, причем стена грозила рухнуть от этих подпираний.
Я подошла к ван Харту.
– Правду ли говорят, драгоценный лорд, что ревность причиняет страдания?
– Воистину, драгоценный лорд, – лорд ван Харт обнял меня за плечи точно так же, как Патрик чуть ранее, – а если некая дева не прекратит флиртовать, ревность причинит страдание окружающим.
Его ладонь скользнула по моему плечу вверх, пальцы легли на затылок у линии волос. Моя кровь будто заискрилась от этого прикосновения.
– Надеюсь, она не отравит твое сердце.
– Мoе сердце давно мне не принадлежит…
Пальцы ван Харта пришли в движение, поглаживая мою кожу. Мне захотелось прижаться к нему всем телом.
– Ты дрался с Караколем? – спросила я, чтоб отвлечься.
– Караколь на одном из диалектов значит «улитка»…
– Это фахан тебе сказал?
Ван Харт не отвечал. И когда я подняла на него взгляд, увидела, что глаза его прикрыты, он как будто впитывал ощущения, которые передавались от моей шеи его руке.
– Гэб?
– Тс-с… Помолчи, просто стой со мной рядом и молчи.
Скоро все закончится, и, если оно закончится плачевно для нас, я хочу запомнить…
Замерев, я чувствовала, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
– Не подходи ко мне больше, – он все шептал, и от этого шепота у меня по коже бежали мурашки, – я теряю контроль, когда ты рядом. Я не должен его терять…
– Вам придется отпустить моего любимого миньона, ван Харт! – звонкая фраза ее величества послужила общим приветствием. – Бастиан, милый, сядь рядом со мной! Леди ван Сол, вы по правую руку. Прочие пусть рассаживаются как им угодно, не чинясь. Все же это не протокольное празднество, а скромная дружеская трапеза.
Несмотря на заявленную «непротокольность», слова ее были встречены глубочайшими поклонами. Даже, сидящий в кресле с колесами, лорд Адэр, скрючился до положенной глубины.
«А я и не заметила, когда в зале появились оба канцлера», – думала я, пробираясь к ее величеству. А еще полюбовалась небольшой молчаливой битвой за место по правую руку леди ван Сол, победил, разумеется, Виклунд. Но весь его вид выражал при этом такое страдание, что мне стало его немного жаль.
А потом мне ни до чего не стало дела. Потому что моя Аврора ждала от балагура Шерези определенных действий и я не могла ее подвести. Тем более, что без моих усилий ужин грозил превратиться в пренеприятнейшее времяпровождение.
Три достойных лорда сражались за внимание леди Дидиан, а она, кажется, винила в этом исключительно мою скромную особу. Между прочим, это она сама выбрала мятно-зеленое с серебряной канителью платье, с таким глубоким вырезом, что пришлось драпировать его подходящего вида вуалью. Если не желаешь привлекать внимания, то толку в этом наряде я не видела никакого. Ее величество тоже была в зеленом, но более глубокого изумрудного oттенка, она сидела во главе, держа спину прямо, с пpисущим только Авроре горделивым изяществом. Противоположный торец стола был никем не занят, из-за небoльших размеров залы его пришлось придвинуть почти вплотную к стене, поэтому, пофантазировав, можно было себе представить, что столешница – это некая дрожка, уходящая в украшающий стену пейзажный гобелен.
