— Когда между двух держав нет отношений дипломатических — отношения есть! По нашим каналам, через наши мосты: они есть постоянно, всегда… Сколько лет еще будут держать у нас власть эти кремлевские мафусаилы, трудно сказать. Но этому льву мы должны дать понять, что у нас в России будут новые хозяева, хозяева-медведи будут моложе.
Я смотрю в каменный пол, на шершавые плиты, крепко ухватившись за стремянку, усиленно шефу киваю. Не знаю, видит ли он?
— Там тоже придет к власти новое руководство, но не молодые, а старики — синедрион, семьдесят мудрецов, как было в древнем Израиле. Но старики эти будут прожорливее молодых, будут яростнее в тысячу раз… Ты почитай историю, почитай Библию: древний мир содрогался от власти синедриона, трепетал весь мир!
Он справился наконец с петлей: портрет повешен. Он велит мне отойти подальше, издалека поглядеть — ровно ли висит?
— Не шевелитесь, шеф! Отпускаю стремянку…
Я отхожу, пятясь назад. А он руководит мной, велит дальше идти, дальше. Схожу со сцены и иду к двери: Насер весит безупречно.
Когда я к нему возвращаюсь, шеф уже складывает тюбики в фанерный свой ящик, полощет кисти.
— Запомни, сынок, Институт каббалы! — говорит он мне. — Думай отныне только об этом — Институт каббалы в Иерусалиме, больше я ничего тебе не скажу, это одно и запомни!
Он надевает рубашку, складывает треногу, а ящик берет под мышку.
Мы идем на выход, возле дверей останавливаемся и смотрим назад.
— Висит нормально как будто?
— Висит изумительно, шеф! — И гляжу при этом на ребе, а ребе мне улыбается.
Придирчивым взглядом Хилал окинул напоследок сумрачный зал, проехался по секции древних рукописей, где ребе. Но ровным счетом ничего интересного там не нашел и фыркнул облегченно:
— Уф-ф-ф, купаться иду!
Я взглянул на его тень, перед тем как расстаться: она была огромнее его, чудовищнее и длиннее. И снова сказал я себе: «Нет, не медведь все-таки, а волк! Одинокий, сумасшедший волк, проколотый „четырьмя крестами“».
Глава 13
Земляки
Количество нашлепок и присосок на мне заметно прибавилось. Доктор Ашер сказал, что у меня ухудшился общий гормональный баланс. И еще новость: «У вас падает зрение!»
Он стал ругать меня, почему я так много пишу, курю и пишу?
И в самом деле, куда я рвусь, разве память лечит меня? Нет, она только мучает, терзает мне душу! А ведь думал вначале, что через эти записи доберусь до здоровых зерен в себе, создам как бы плацдарм здоровья, а оттуда и весь выздоровею. Но нет, не видно ни зерен, ни плацдарма, да и всходов здоровых покуда не вижу.
Только что ушли эти двое, а я сижу и грызу себя: зачем на этот визит согласился? Я был уже так далеко, так замечательно все позабыл, и вот — снова заброшен в прошлое!
Москвича зовут Ури, или просто Юра: длинный, бледный и анемичный, при бархатной кипочке с пуговкой, он мне сразу понравился. Они, между прочим, оба были в кипочках… Зато второй меня раздражал, все в нем меня раздражало. Маленький, вздорный, вернее, мелкий какой-то, с густой бородой, вертлявый и хищноватый: все время вынюхивал что-то во мне, покуда не довел до истерики, поднявшей со дна души всю мою муть и тину. Марк зовут его, он из Одессы. Все они из Одессы такие подлые, это уж точно!
Едва я на них взглянул, как сразу узнал земляков бывших: серятина вечных забот, какая-то накипь на лицах или присыпка. Но что поразило — печать Шхины — удивительный феномен, печать избранности на печати убожества.
Доктор Ашер посадил их за стол. Они вытащили из портфеля магнитофон и велели мне говорить в белую головку на маленьком треножнике.
— А кто вы, собственно, будете, господа? — обратился я к Юре.
Он выглядел постарше, был бледный, с печальными голубыми глазами. Он сказал, что они сотрудники Иерусалимского университета, интеллектуалы, работают при кафедре советологии.
— Публикуем из России всевозможные письма, издаем журнал на нескольких языках. Словом, всячески способствуем борьбе за выезд советских евреев на свою историческую родину.
Я спросил их с огромной заинтересованностью:
— А что, поехали, зашевелились?
— Еще как! Гигантский идет процесс! — вскричал вдруг маленький Марк и стал отчаянно жестикулировать: — Бурлит и клокочет! Вовсю тараним железный занавес, к нам поступает лавина информации, мы даже не успеваем все печатать. А что творится на Западе, у всех ворот советских консульств и посольств! — И Марк принялся загибать на руках пальцы: — Митинги, шествия, голодные забастовки — все мировое еврейство с нами!
Я отвалился назад, на спинку кресла. Радоваться мне или плакать? Ведь это же начало обновления мира, ребе Вандал так нам и говорил: «Когда Израиль пробуждает свой дух и возвышается, то вместе с нами восходит из мрака все человечество, но если мы опускаемся, то все опускаются вместе с нами!»
Я смотрел на этих счастливчиков со смешанным чувством зависти и восхищения. Жаль, что ребе это не слышит: ведь мы были первыми, кто пробудился, кто возвысил свой дух свободы, — первыми вышли… И вдруг кольнула обидная мысль: вышли-то первыми, а дошли последними. Можно сказать, совсем не дошли! Один только я, да и то полумертвый, Господи.
— Я тоже с вами хочу! — сказал я им, загоревшись. — Хочу на демонстрацию, голодную забастовку. Плевать, что слаб еще очень, что по утрам, поверите ли, не могу даже выдавить пасту из тюбика, чтобы зубы почистить. Торчу здесь безвылазно, весь опутанный проводами, слышите, что-то журчит в палате, что-то капает? И так постоянно… А по ночам — галлюцинации, кошмары… Нет, голодную забастовку, пожалуй, не выдержу, а вот на шествие, на демонстрацию — пойду! Пойду хоть сейчас, скажите доктору моему, пусть принесет одежду!
Они обменялись странными взглядами, а бородатый Марк незаметно выключил магнитофон, и перестала шуршать кассета. Потом он сказал с обидой, что вовсе не за этим они пришли — искать добровольцев, желающих у них предостаточно, и стал вдруг захлебываться, глотая судорожно воздух:
— Нет, Юра, да это же фантастический фильм! Вылазит из-под земли еврей: «Здравствуйте, я из Бухары!» — и с ходу в бой рвется! — Марк дико расхохотался, серьезно уставился на меня, расчесывая бороду всей пятерней — снизу и наперед. — Говорят, ты массу народу привел — это правда? Что всех их содержат в резервации где-то в Иудейской пустыне — это правда? А все потому, что русские вас обработали под землей смертоносными лучами, чуть ли не ядерным взрывом хотели всех уничтожить? Я это в Москве еще слышал с год назад от одного активиста.
«В Москве год назад? Да нет, чушь абсолютная!»
Марк потянулся к пергаменту.
— Можно ли на твой знаменитый пергамент взглянуть?
— Э, нет, господа, только из моих рук. Он по-арабски составлен, вам все равно ничего не понять.
