Доктор Хайтауэр откашлялась.
– Круз, при единогласной поддержке Совета директоров я рада сообщить тебе, что ты восстановлен в Академии и любые упоминания об этом инциденте будут навсегда изъяты из твоего личного дела. Я хочу также принести мои искренние извинения за то, что несправедливо обвинила тебя и вынесла необоснованное решение.
Круз не знал, что и сказать. Такого поворота он уж точно не ожидал.
– Спасибо, доктор Хайтауэр!
– Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо и если твой отец разрешит тебе вернуться, то в понедельник ты сможешь подняться на «Орион» вместе со своими одноклассниками, – объявила доктор Хайтауэр.
В понедельник?
– Я готов вернуться в Академию уже сейчас, доктор Хайтауэр! – выпалил он.
– Подожди, сынок, – остановил его отец. – Врач рекомендует несколько дней отдыха. – Он посмотрел на доктора Хайтауэр. – Кроме того, прежде чем я дам Крузу разрешение вернуться, мне надо поговорить с вами о… том, что случилось сегодня и что это значит для Круза.
– Конечно. Безопасность всех исследователей – наш главный приоритет.
Зашла медсестра, чтобы сделать Крузу перевязку. Его отец, доктор Хайтауэр и Брындис вышли из кабинки, чтобы оставить их одних.
– Ожог уже выглядит получше, – сказала медсестра.
Круз заметил, что боль пошла на убыль. Сейчас ощущение было как после укуса осы.
Медсестра аккуратно наложила на рану большую повязку.
– Носи это пару дней, – сказала она. – И дай нам знать, если боль усилится, рана изменит цвет или у тебя появится температура. – Она помогла ему надеть рубашку, которую отец нашел в его чемодане. – Ну вот и все, ты полностью готов к встрече с подружкой.
Это она имела в виду Брындис? Круз почувствовал, что краснеет.
– Она не моя подружка.
– Нет? А жаль. Очень милая и на тебя засматривается.
Брындис? Интересуется им?
Он засомневался. Она симпатичная, смышленая и остроумная, но они просто члены одной команды. Просто друзья… Или нет?
21
– А вот и пицца! – певучим голосом произнесла тетя Марисоль, заходя.
Круз надеялся, что это будут пепперони и сосиски с двойным сыром. Он выключил телевизор в гостиной.
– Пепперони и сосиски с двойным сыром, – объявила она, проходя мимо.
Да!
– Мы еще кое-что захватили, – добавил отец. Круз услышал, как тот закрыл входную дверь.
Круз надеялся, что речь шла в том числе о мороженом.
Отец вошел в гостиную, держа в руках полотняную сумку с продуктами.
– Знаешь ли ты, что в этом городе никто никогда не слышал о мороженом с макадамией? Пришлось довольствоваться пломбиром с шоколадными крошками. Да, а вот еще эти ребята…
– Сюрприз! – закричали Сэйлор и Эмметт, вбегая в комнату.
Просто невероятно! Круз вскочил с дивана и обхватил Сэйлор обеими руками.
– Осторожнее, сынок, – сказал отец.
– Уже не болит, – ответил Круз, и это было правдой. Только вчера он получил ожог, а сегодня уже чувствовал себя нормально.
Отец пошел с продуктами на кухню.
Выпустив Сэйлор, Круз повернулся к своему соседу по комнате. Тот притворился, что изучает белую китайскую фарфоровую вазу XVIII века на каминной полке.
– Эмметт, прости меня. Сэйлор тогда говорила мне, что я неправ. Мне надо было послушать ее. Я должен был знать, что ты никогда не сделаешь ничего такого.
– То есть не стану жульничать? Или переваливать на тебя вину за то, что сам сделал?
– И то и другое, – ответил Круз, и его даже передернуло. – Прости, пожалуйста. Мне очень-очень жаль.
Эмметт искоса посмотрел на него.
– Ничего, – сказал он. – Тебя тогда только что исключили, и ты был сильно расстроен. Я бы на твоем месте, наверное, сделал то же самое. Было легко прийти к такому выводу.
– Обещаю, я больше никогда не стану так ошибаться.
– Хорошо. Потому что ты почти сломал мои эмоцио-очки.
– Прости! И я… я пойму, если ты не захочешь быть моим соседом по каюте на «Орионе».
– Слишком поздно. – Очки Эмметта, принявшие яйцеобразную форму, меняли цвет с весенне-зеленого на лютиково-желтый. – Я уже записал нас вместе в одну каюту.
– Будем надеяться, что твой браслет от морской болезни сделает свое дело, – пошутил Круз, скрестив пальцы.
Тетя Марисоль пригласила всех к ужину. Сидя у тетиного мозаичного кухонного стола вместе с семьей и друзьями, Круз болтал, смеялся, ел пиццу и думал, как ему повезло. Он чувствовал себя умиротворенным. Чувствовал себя любимым. В какую бы часть мира он ни отправился, какие бы удивительные вещи ни увидел, Круз был уверен, что ничто не сделает его более счастливым, чем сейчас. Он съел три куска пиццы с пепперони и сосисками с двойным сыром. Эмметт, этот худой, как зубочистка, Эмметт – съел четыре. Этот парень был просто бездонной бочкой.
После ужина Круз позвал друзей в гостевую спальню и рассказал им все, что случилось с тех пор, как они обнаружили шифр на обороте фотографии. Потом положил цифровой дневник на комод.
Как только листок начал свои превращения, Сэйлор вскочила.
– Приятно ли! – закричала она. – Это похоже на то, что мог бы изобрести Эмметт.
– Если бы, – ответил Эмметт и осторожно прикоснулся к одному из ребер сферы.
Когда появилась мама Круза, все затихли. Потом, когда видео закончилось, Круз заговорил.
– Я это сделаю. Я постараюсь найти все фрагменты формулы, которую придумала мама. Папа разрешил, хотя для этого потребовалось его немного поубеждать.
По правде говоря, убеждать пришлось очень даже много. Доктор Хайтауэр обещала усилить службу безопасности на судне и разрешить отцу Круза навещать его в любое время.
– Тетя Марисоль поможет скоординировать наши пункты маршрута с подсказками, которые мы сможем разгадать. Ну, в любом случае будем стараться подойти как можно ближе.
Круз смотрел, как сфера сложилась обратно в лист бумаги.
– Но вот в чем трудность. Мы не должны никому рассказывать, что делаем, – ни учителям, ни другим исследователям, ни даже членам нашей команды. Это создаст угрозу и для них. Только капитан «Ориона» – капитан Искандар – и тетя Марисоль будут знать, что мы ищем формулу.
– Мы? – переспросил Эмметт, сглотнув.
– Но ведь вы все поможете мне, так?
– Конечно! – воскликнула Сэйлор.
Очки Эмметта пульсировали желтым и зеленым цветами. Он был согласен!
– Когда мы отчалим на «Орионе», мой папа улетит обратно на Кауаи, – объяснил Круз. – Мама сказала, что первая подсказка связана с воспоминанием, так что мы думаем, что, скорее всего, это что-то из наших вещей дома. Папа поищет.
