Ризенгри Шортэндлонг просидел над тетрадками до самого вечера. Нет, не то чтобы он так любил физику или разбирался в ней. Почти все формулы и расчеты ему приходилось пролистывать, поскольку они были слишком сложны, а времени вникать в каждую циферку и буковку у него сейчас не было. Но кое-что в записях настораживало. Слишком много было совпадений с тем, что Ризи чувствовал (особенно это касалось черной нити из его ладони), и тем, что описывал Элин отец.
– Да, да… Это так примерно и происходило, – шептал Ризи, отрываясь от текста, а спустя минуту опять отрывался. – Да, как раз в момент Смены Дня и Ночи у меня однажды появилась эта нить и…
Он проверил свою ладонь. Нет, сейчас это была просто ладонь, кожа снаружи, кости внутри. Ризенгри проделал любимый супермутантский трюк: вывернул ладонь наизнанку, стараясь не разбрызгивать кровь по стенам. Исследовал внутренности своей руки со всей тщательностью. Ничегошеньки. Ризенгри вернул руке ее привычный человеческий вид и посмотрел на часы. Скоро полночь, можно будет проверить…
Все тетрадки были сплошь в формулах и странных схемах. Скупые строчки на полях представляли собой обрывки фраз. Из них Ризи понял: Сергей считал, что пространство устроено не совсем так, как мы это себе представляем, состоит из каких-то скрученных дополнительных измерений, с которыми можно что-то такое особенное сделать, но нужно наличие «самотянущихся» струн, которые при «растягивании вширь» становятся чем-то вроде пены, сближающей самые далекие точки Вселенной.
Эти записи можно было посчитать бредом сумасшедшего, продуктом больного воображения чокнутого ученого, но… Ризенгри помнил, как некоторое время после исчезновения Вари нить не только тянулась из его руки, а как он, скользя по нити, знал, что она действительно расширяется где-то далеко-далеко, превращаясь во что-то другое, что он сам называл пузырями, а Элин отец – пеной. А еще Ризи вдруг вспомнил кусок фантастического романа, который написал Славик Тихонович, Дюшкин дедушка. Там, конечно, просто фантастика со всякой магией, но странное существо по имени Мебби Клейн тянуло именно нить, самопревращающуюся!
Твердо решив сделать все, чтобы Элина-Дюшка смог вспомнить свое прошлое прежде, чем они станут ангелами, Ризи сунул драгоценные тетрадки за пазуху, извлек из кармана рулетку и спустился вниз. Кое-что надо было успеть сделать до наступления Ночи.
Он заглянул в детскую. Лизка отсутствовала. Так-с… По ширине игрушечный дом в два этажа, пожалуй, влезет. Теперь измерим длину… Ногой Ризенгри зацепил какой-то тяжелый предмет под Елизаветиной кроватью и невзначай сдвинул его. Хотел поправить, но механически, неосознанно, вместо того, чтобы запихнуть обратно, выволок на свет. О небо! Перед ним была каменная мозаика. Наподобие тех, которые обожал делать Дюшка. Та же окантовка крошкой, тот же оригинальный принцип укладки камней двумя слоями… Риз этой Дюшкиной дури никогда не понимал, но то, что это его работа, сомнений не было. Ризи сидел на полу, ошалело уставившись на доску с мозаикой, когда в комнату вошла Лизка.
– Ты чего это трогаешь! – зашипела она, оглядываясь на дверь. – Это для мамы подарок! Ты что, свой подарок тоже нашел?
– Нет, не нашел, не нашел, – успокоил ее Риз. – А это кто делал?
– Кто-кто! Я, конечно, – гордо ответила девочка. – Правда, стопудово супер?
– Правда, – кивнул Риз. – Очень красиво! А ты са… То есть… кто тебя этому научил? Тебя же научил этому кто-то… хороший?
Лизка замялась.
– Да, меня научила одна… хороший человек, но… это секрет!
По законам Земли-4, если тебе говорили: «Это секрет», то спрашивать дальше было верхом неприличия.
– Ой, извини, – сказал Риз.
– Ничего страшного! – как взрослая, ответила Лиза.
Ризенгри был почти на все сто процентов уверен, что помогал Лизе Дюшка. То есть Эля. Но все-таки надо было это проверить.
– Давай положим твой подарок на место!
Ризи нагнулся, чтобы сунуть доску с мозаикой обратно под кровать, но тут она выскользнула у него из рук. Он очень ловко попытался ее не поймать, и ему это удалось. Описав дугу, мозаика упала, ударившись углом об пол.
– Ой, Лиза! Самый большой и нужный камень выпал и разбился! Ой, какой я безрукий, какой я у тебя ужасный брат! Ты меня-а никогда теперь не прости-ишь!
Герой Риз Шортэндл картинно разревелся. Вообще-то при иных обстоятельствах Лизавета сейчас сама бы запустила соловья, но теперь ей вынужденно была навязана роль взрослой.
– Ты не должен плакать! – очень серьезно сказала она. – Ты же большой уже, и еще герой ведь. Перестань!
– Да-а, не плакать! – всхлипнул Риз. – Как не плакать: я твой подарок испортил. Где ты теперь такой камень возьмешь? Теперь из-за меня мама без подарка оста-анется!
– Да я у Марии возьму у нее много! Не останется мама без подарка.
Лизка погладила Риза по руке, как маленького.
– У какой Марии? – решительно перестав плакать, спросил Ризенгри. – То есть я хотел сказать, беги прямо сейчас. А то я очень переживаю. И Ночь скоро.
– Ага, – кивнула Лизка и выбежала из комнаты.
Ризи проследил за ней. Девочка побежала вниз, к консьержке. Побыв там совсем недолго, она вернулась. Ризенгри пропустил ее наверх, спрятавшись за нижним пролетом лестницы, и вошел к Марии. Мария, укутанная в большой шерстяной платок от радикулита, читала книжку. При виде Риза она вздрогнула и встала. И Ризу сразу стало все понятно. Все-все.
– Ты – не Мария, – сказал Ризенгри. – Ты – Дюшка.
Мария молчала.
– Ты – мой друг Дюшка Клюшкин.
Мария по-прежнему молчала.
– Мария! – убежденно сказал Риз. – Скорее всего, ты ничего не помнишь, но ты – абсолютно точно мой друг Андрей Клюшкин. С другой планеты. Я тебе сейчас все расскажу, и ты обязательно вспомнишь. Вот слушай. Раньше ты был…
– Не надо, Бес, – сказала Мария. – Не старайся напрасно. Ты прав. Я – Дюшка.
Мария отвела глаза в сторону, закусила нижнюю губу – типично клюшкинская привычка. «Он сам меня вычислил или не сам? Зачтется попытка или нет? Лизка прибегала только что… Это совпадение или нет? Я так нелепо выгляжу… Не так я себе все это представлял…» – Мысли в Дюшкиной голове играли в чехарду.
– Подожди! Так ты с самого начала помнил о том, что ты – Дюшка? – изумился Ризи.
– Да, именно так.
– И ты знал о том, что я где-то рядом с тобой?
– Разумеется.
– И ты знал, кто я?
– Ну, заранее – нет, но я сразу догадался…
Консьержка Мария, она же Андрей Клюшкин, вышла в соседнюю с ее рабочим местом комнатушку, вернулась оттуда с двумя большими кружками кофе и продолжила как ни в чем не бывало:
– Бес, мне немудрено было догадаться, согласись. Ты – Венька Бесов, как и раньше, разве что худее немного. В первый же день называешь себя Ризом Шортэндлом, вылечиваешь кого-то, с незнакомцами не здороваешься. К тому же живешь в моем подъезде. На, пей. Никто из местных не увидит. Это самый элитный кофе, из лучших домов столицы. У меня еще шоколад был, но извини, как раз кончился. На днях опять собирался смотаться в первопрестольную, пополнить запасы. Этим ихним массовым утренним склерозом так прикольно пользоваться в личных целях…
