На тумбочке у кровати Оффермана лежала книга «Твое абсолютное право» Роберта Алберти. Продолжались праздники. На входной двери висел зеленый венок с алыми цветами. В прихожей стояла сосна в ведерке. Обследуя место преступления, эксперты нашли завернутые в целлофан кости индейки, выброшенные в патио. Видимо, в какой-то момент убийца открыл холодильник и угостился остатками рождественского ужина доктора Оффермана.
Кем бы ни был убийца, той ночью во время охоты он вел себя как на иголках. Следователи нашли отпечатки подошв его кроссовок «Адидас» с характерным рисунком из звезд там, где он кружил у дома Оффермана. Заметили и примятые цветы на клумбе возле соседнего пустующего дома – номер 769 по авениде Пекуэна. Внутри дома имелись признаки незаконного вторжения, в частности в ванной, где остался кусок нейлонового шпагата.
В часы, предшествующие убийству, из того же района поступили сигналы о грабежах и проникновениях со взломом. Пара, живущая на Виндзор-корт, в полумиле от Оффермана, в 22.15 подъехала к своему дому и застала там незнакомца, который пробежал через гостиную к задней двери. Находясь в доме, хозяева слышали, как он перелез через забор за домом. Белый мужчина в темной рыбацкой шапке и темной куртке – вот и все, что они могли утверждать наверняка. Их пуделя он сильно ударил кулаком в глаз.
Еще несколько дней после убийства следователи продолжали находить куски нейлонового шпагата, брошенные в разных местах: на грунтовой дорожке вдоль Сан-Хосе-Крик, на газоне возле Куин-Энн-лейн. Но определить, когда шпагат был брошен на Куин-Энн-лейн, было затруднительно: через несколько домов жила пара, которая едва избежала участи Оффермана и Мэннинг всего за два месяца до этого. Все подробности в полицейских протоколах совпадали. Нейлоновый шпагат. Следы взлома. Отпечатки подошв кроссовок «Адидас».
Голета, 1981 год
Последний разговор с матерью запомнился Дебби Доминго главным образом тем, что обе они не говорили. Они орали. Было воскресенье, 26 июля 1981 года, самый разгар лета в Санта-Барбаре. Прибрежный туман с запахом сырых эвкалиптов рассеялся. Воды Тихого океана прогревались, волны с заманчивыми барашками набегали на мягкий песок, навстречу бесконечному ряду стофутовых пальм. Симпатичные мальчишки-подростки с прямыми волосами и без труда накачанными мышцами несли к воде свои доски той самой походкой, которую местные прозвали «серферской». В Санта-Барбаре продолжались чудесные деньки, и Дебби хотелось насладиться ими в свободное от подработки в театре «Гранада» время. Ей нравилась энергия Ист-Бич, особенно места, где играли в волейбол. Но была одна загвоздка, поэтому в тот день Дебби и остановила свой велосипед перед телефоном-автоматом на Стейт-стрит. В кармане шортов из обрезанных джинсов нашлась мелочь. К телефону подошла ее мать Шери. Дебби начала с главного.
– Мне надо заехать за купальником, – сказала она.
Неумолимый ответ матери удивил ее.
– Нет, – отрезала Шери.
Глаза Дебби зло вспыхнули. Вцепившись в трубку, она принялась настаивать на своем. Мать и дочь вернулись к тому, на чем остановились.
Это было четыре дня назад, за углом у дома номер 1311 по Анакапа-стрит – невзрачного строения, где разместился приют «Бутылка Клейна» для трудных подростков. Дебби явилась туда в середине июля – беглянка на велике, с наспех уложенной сумкой и доведенным до совершенства чутьем на правила и возможности их обходить. Но «Бутылка Клейна» оказалась совсем не похожей на закрытое заведение строгого режима. Об этом свидетельствовало обилие комнатных папоротников в плетеных кашпо. Пик популярности как раз переживала книга Алис Миллер «Драма одаренного ребенка» – бестселлер, рассказывающий о том, как выявить не сразу бросающиеся в глаза недостатки родительского воспитания даже в благополучных с виду семьях. Миллер призывала читателей «находить свою собственную истину» в проблеме возможного жестокого обращения с детьми и тем самым способствовала росту увлеченности психотерапевтическими беседами. Психологи в «Бутылке Клейна» пили чай из глиняных кружек и уверяли косноязычных подростков, что чувств, слишком банальных и постыдных, чтобы делиться ими, не бывает.
Помимо справедливого распределения домашних дел в приюте действовало еще одно правило: дети могли уходить отсюда и приходить, когда им вздумается, но должны были подписать согласие участвовать в сеансах психотерапии. Сотрудники приюта организовали встречу Шери и Дебби в присутствии психолога, задачей которого было помочь разобраться в их проблемах.
Семья Доминго, видимо, казалась идеально подходящей для вмешательства с целью примирения. Среди членов этой семьи не было наркоманов с остекленевшими глазами, ходячего свидетельства стресса и родительского пренебрежения. Совсем напротив. Мать и дочь были красавицами с тонкими чертами лица. Обе придерживались пляжно-небрежного стиля: минимум косметики, сандалии-гуарачи, топики с рисунком и джинсы. Дебби небрежно заплетала волосы в косу или закрепляла их сбоку заколкой. Тридцатипятилетнюю Шери, очень стройную, похожую на Натали Вуд, работа офис-менеджером приучила держаться приветливо и деловито. Дебби обладала более пышными формами; взгляд ее широко поставленных голубых глаз был, как и у многих подростков, устремлен не в перспективу, а на непосредственное окружение. Обе сияли здоровьем, излучали уверенность в себе и спокойствие.
Когда пришло время встречи, все, бегло обменявшись любезностями, расселись по местам. Как только Дебби и Шери устроились рядом на диване, будто две птицы на проводах, их прорвало. К тому времени их сражения уже давно были полны бешенства и развивались по одному и тому же злополучному сценарию, при котором лишь иногда менялись ролями. В уговорах они не нуждались. Границы. Правила. Бойфренды. Неуважение. Дебби даже не помнила, кем был их психолог – мужчиной или женщиной. Помнила лишь крик и смутно – присутствие третьего лица в комнате, которое, очевидно, видело, что происходит, но демонстрировало ошеломленную беспомощность. В конце концов Дебби сбежала, как случалось прежде, – в вихре темных волос унеслась на велосипеде, запихав в сумку все свое имущество. Через две недели ей исполнялось шестнадцать.
Шери видела, как город поглощает ее дочь, и тревожилась. Санта-Барбара обольщала. И обманывала. Здесь господствовало обещание романтики, а возможные опасности казались нереальными. После того как продолжавшееся девятнадцать секунд землетрясение разрушило большую часть делового центра Санта-Барбары в 1925 году, город был заново отстроен в единообразном испанском колониальном стиле: белые оштукатуренные стены, невысокие крыши под красной черепицей, чугунные решетки. Ориентированные на сохранение городского облика общественные лидеры продолжали следить, чтобы застройка была малоэтажной, а рекламные щиты отсутствовали. Здесь сохранялась приветливая атмосфера небольшого городка. Вот уже тридцать два года один эмигрант из Греции, «человек с попкорном», ежедневно продавал детские вертушки и попкорн из своего фургончика у Стернз-Уорф. Душными вечерами в распахнутые окна вплывал аромат ночного жасмина. Шум океанского прибоя убаюкивал местных жителей.
Но непостоянство подкрадывалось. Появлялись бурные подводные течения. Спад погубил много компаний из делового центра. На Стейт-стрит еще не слыхали про запрет на распитие спиртных напитков в общественных местах, слоняющиеся под ночам пьяницы орали друг на друга, прерываясь только для того, чтобы помочиться и проблеваться. Меняли облик музыкальные клубы. Фолк и диско были вытеснены более агрессивным панком. В местных газетах писали о неизвестном мужчине, который названивал детям в возрасте одиннадцати-пятнадцати лет и говорил, что они умрут. Другой телефонный хулиган, возможно, тот же самый, уверял женщин, что разберется с их мужьями, если они не выполнят его требования. Местные копы прозвали негодяя «Наш суфлер».
