Линда жила на расстоянии всего одного квартала от Толтек-уэй. Когда детектив Томас постучал в ее дверь и достал блокнот, он пробудил в ней воспоминания. Она вспомнила раненую собаку, свой затопленный газон, странное отсутствие в ее дворе и дворе соседа каких-либо острых предметов, о которые мог пораниться пес. Обо всем этом она рассказала детективу Томасу. Он спросил, помнит ли она, когда это произошло. Линда задумалась, потом сверилась со своим дневником и назвала день: 24 сентября 1979 года.
Эта дата имела важное значение: первое нападение было совершено через неделю. Детективы знали о подозреваемом, которого искали, очень мало и лишь со слов свидетеля, мельком заметившего его в темноте: взрослый белый мужчина. Они понятия не имели, что привело его в этот сонный уголок, застроенный типовыми домами, но им все же было кое-что известно. Он носил с собой нож, который выронил, спасаясь бегством с первого места преступления. Блуждал по ночам: по отпечаткам подошв удалось установить, что он крался от дома к дому, высматривая жертвы. А еще он любил реку. Может, потому, что в подлеске и под густым навесом ветвей можно было перемещаться незамеченным. Может, когда-то он рос здесь, играл среди обросших мхом камней и качался на веревочных качелях. Как бы там ни было, отпечатки подошв и заранее нарезанные веревки для связывания, которые он уронил, свидетельствовали о его присутствии там. И все три дома, в которые он проник, имели одну общую черту: они располагались близко к реке.
С того места, где стояли Линда и детектив Томас, видны были сплетение деревьев и низкая белая деревянная ограда, шедшая параллельно реке. Там же находился пешеходный мостик – его перебежал Кимо тем вечером, заметив в темноте какое-то движение. Стало ясно, что, скорее всего, случилось дальше. Любопытный пес бросился в проход между домами, а подозрительный тип, испуганный и наверняка раздраженный, вспорол ему брюхо, чтобы избавиться от него. Может, преступник забрызгался кровью Кимо, и ему пришлось смывать ее из шланга Линды. Перед нападением следы его присутствия часто появлялись в окрестностях – мелкие, тревожные детали, которые становились понятны лишь по прошествии времени.
Много лет спустя, уже после появления гугл-карт, следователи, занимающиеся давними нераскрытыми делами, составили цифровую карту и хронологию пути насилия, которым двигался по Калифорнии подозреваемый. Ярко-желтые значки в виде кнопок вдоль реки Сан-Хосе-Крик обозначали места его нападений на северо-востоке Голеты. За прошедшие тридцать пять лет этот район почти не изменился. Если увеличить изображение, можно увидеть двор за домом, где о присутствии убийцы впервые возвестил собачий визг в ночи. Глубокие отпечатки подошв указывали, что преступник часто подолгу стоял на одном месте, прижимаясь к стене или присев на корточки в саду. Легко представить себе, как он стоит в темном дворе, как Кимо скулит по другую сторону дома, как его хозяин стучится в двери, а потом приезжает машина и увозит их. И снова воцаряется ночная тишина. Он крадется между домами, открывает кран со шлангом, чтобы смыть брызги крови с обуви, и ускользает, а струйки воды впитываются в траву.
Контра-Коста, 1997 год
– Что такое НСВ? – спросил Пол Хоулс.
Джон Мердок на секунду растерялся. Этой аббревиатуры он не слышал уже много лет.
– А что такое? – в свою очередь спросил Мердок.
Они сидели по разным сторонам прохода в салоне самолета, направляясь на конференцию Калифорнийской ассоциации криминалистов. Шел 1997 год. Мердок недавно вышел в отставку с поста главы криминалистической лаборатории управления шерифа округа Контра-Коста. Его основной специализацией были огнестрельные ранения и следы орудий и средств совершения преступления. Хоулса, которому еще не исполнилось тридцати, приняли на должность криминалиста и помощника шерифа вскоре после его выпуска из Калифорнийского университета в Дейвисе, где он специализировался на биохимии. Он начал с судебной токсикологии, но вскоре увлекся осмотром мест преступления. А потом его любопытство переросло микроскоп, и он начал участвовать в расследованиях. Он был прирожденным следователем по давним нераскрытым делам – «висякам», по недоразумению запертым в стенах лаборатории. Ему нравилось приходить в хранилище вещдоков, доставать с полок коробки с материалами нераскрытых дел. В них он находил истории. Свидетельства. Фотографии. Обрывки мыслей, записанных на полях отвлекшимся следователем. В лаборатории неопределенностям не место. А давние дела буквально кишат ими. Загадки манили Хоулса.
«Пол, это не твоя работа», – упрекали его коллеги-криминалисты. Но ему было все равно. Он обладал ярко выраженным талантом настоящего скаута оставаться вполне приятным человеком и при этом поступать так, как ему хочется. А ему хотелось, как он уже понял, быть следователем. И как только представился случай, он закинул удочку на предмет перевода в соответствующий отдел.
Несмотря на разницу в возрасте, Мердок и Хоулс поняли, что у них есть нечто общее: они преуспели в естественных науках, но притягивали их в первую очередь истории. Каждый день после работы в лаборатории Хоулс подолгу засиживался над материалами давних дел, ужасаясь людским поступкам и зачитываясь их описанием. «Висяки» не давали ему покоя. Ему была присуща нетерпимость ученого к неопределенности. Поглощая нераскрытые дела целыми коробками, он заметил одну закономерность: отчеты о местах преступления, составленные особенно тщательно, всегда были подписаны одним и тем же именем – Джон Мердок.
– Я видел на некоторых папках, лежащих отдельно в архивных шкафах, пометки «НСВ» большими красными буквами, – объяснил Хоулс Мердоку. В эти папки Хоулс еще не заглядывал, но заметил, как по-особому, почти благоговейно они отложены в сторону.
– НСВ означает «Насильник с востока», – ответил Мердок. Это прозвище было четко каталогизировано в его голове и не забылось со временем.
– Такого не знаю, – признался Хоулс.
Все оставшееся время полета на высоте 30 тысяч футов над землей Мердок рассказывал Хоулсу эту долгую историю.
Получивший это прозвище тип был в высшей степени подозрительным. Поначалу в полицию о нем не сообщали. В середине июня 1976 года он, одетый лишь в футболку, явился в спальню одной женщины в восточной части Сакраменто и исполнил «танец без трусов». С ножом в руках. Шепча угрозы. Разгромил ее дом. Изнасиловал ее. Дело было серьезное, но в 1976 году Сакраменто буквально кишел мерзавцами. Лыжная маска и перчатки указывали на наличие некоторого интеллекта, хотя танцоры без штанов обычно оказывались упившимися подростками, которых матери утаскивали из полиции за шиворот.
Но в тот раз ничего подобного не произошло. Последовали новые изнасилования – двадцать два эпизода за одиннадцать месяцев. Методы этого насильника отличались своеобразием, и он твердо их придерживался. Поначалу, чтобы добиться подчинения, он говорил, что он – обычный грабитель. Сунув женщинам кляп в рот, он располагал их по своему вкусу. Связывал им руки и ноги, обычно не один раз, часто обувными шнурками. При сексуальном нападении, что примечательно, избегал прикосновений к груди и поцелуев. Разгром выполнял стимулирующую роль. Когда восток Сакраменто охватила самая настоящая паника, он со злорадством стал повышать ставки. Нападал на спящие пары. Ставил посуду на спину связанного мужчины, угрожая убить его жену или подругу, если мужчина шевельнется и посуда упадет. «Насильник с востока» был бугименом в спальне, неизвестным, который слишком много знал – планировку дома, количество детей, график работы. Лыжная маска и хриплый измененный голос указывали на его второе «я», но каким же тогда было первое?
