Хоулса это предположение не убеждает. Он образован и прекрасно разбирается в географическом профилировании – составлении аналитических карт преступления с целью наиболее точного определения предполагаемого места проживания преступника. В конце 1970-х копы собирались вокруг карты с воткнутыми в нее кнопками и неторопливо рассуждали. Сегодня географическое профилирование – отдельная специальность, со своими алгоритмами и программным обеспечением. Если речь идет о насильственных преступлениях, вокруг места, где живет преступник, обычно возникает «буферная зона»: цели внутри этой зоны обычно менее привлекательны из-за осознаваемого уровня риска преступной деятельности в такой близости от дома. При расследовании серийных преступлений специалисты по географическому профилированию анализируют места нападений в попытке выявить расположение буферной зоны, очертить границы территории, где проживает преступник, потому что преступники, как и все люди, передвигаются предсказуемым и определенным образом.
– Я прочитал много исследований о том, как серийные преступники выбирают жертвы, – говорит Хоулс. – Это происходит в их обычной повседневной жизни. Допустим, вы серийный грабитель и каждый день ездите на работу на машине, как обычный человек. У вас есть одна опорная точка привязки – дом и вторая – работа. Но преступники внимательны. Они сидят, как мы здесь… – Хоулс указывает на перекресток, возле которого мы остановились, – …и замечают, к примеру, что вон там должен быть подходящий жилой комплекс.
В географическом распределении нападений в Сакраменто, говорит Хоулс, прослеживались совершенно иные закономерности, чем у залива Сан-Франциско, и это важно.
– В Сакраменто он много где побывал, но держался в пределах северо-восточных и восточных пригородов. Специалисты по географическому профилированию прозвали его «бродягой». Пути его следования были ответвлениями от опорных точек привязки. Но как только он переехал сюда, он стал регулярно ездить одной и той же дорогой. Он явно катался туда-сюда по шестьсот восьмидесятому.
Межштатная автомагистраль номер 680 – шоссе протяженностью 70 миль, проходящее с севера на юг и пересекающее центральную часть округа Контра-Коста. Большинство нападений НСВ на востоке области залива Сан-Франциско происходили вблизи этой магистрали, около половины – на расстоянии примерно мили от съезда на нее. На составленной профессионалами карте геопрофилирования я видела, что места преступлений в восточной части области залива Сан-Франциско образуют группы маленьких красных кружочков, и почти все они расположены чуть правее, или восточнее, шоссе номер 680 – красные капельки, отделившиеся от желтой вены.
– Вы прочувствуете это, пока мы будем кататься туда-сюда по шестьсот восьмидесятому, – продолжает Хоулс. – Думаю, он расширил территорию потому, что обстоятельства его жизни изменились. Не удивлюсь, если он все еще живет в Сакраменто, но ездит на работу куда-то в другой город и, пользуясь этим, совершает нападения на чужой территории.
При слове «работа» я оживляюсь. Во время нашей недавней переписки я почувствовала, что у Хоулса появились предположения о возможном роде деятельности НСВ, но от подробностей он уклоняется. Даже сейчас он ушел от моего вопроса, который предвидел.
– Дойдем и до этого.
Хоулс не из местных, он вырос не здесь. В 1978 году он был еще ребенком. Но в управлении шерифа округа Контра-Коста он проработал двадцать три года и бесчисленное множество раз выезжал на места преступлений. Кроме того, он старательно выяснял, как эта территория выглядела в те времена. Он получал допуски. Изучал сделанные с воздуха снимки. Беседовал с местными жителями. В голове у него есть карта, соответствующая октябрю 1978 года, и, пока мы едем, он сопоставляет ее с нынешней. Сбавив ход, он указывает на непроезжую улицу. Дома на ней расположены как раз за тем местом, где произошло первое в Конкорде нападение НСВ.
– А этих домов в то время здесь не было, – говорит Хоулс. – Здесь был пустырь.
Мы тормозим, паркуемся возле углового дома в тихом жилом районе. На снимке в первом деле, относящемся к нападениям на востоке области залива Сан-Франциско, – симпатичная пара с годовалой дочкой. На малышке праздничный колпак в горошек и летнее платьице, родители держат перед ней мяч – вероятно, один из подарков на день ее рождения. Ребенок улыбается фотографу, родители – в объектив. Через полтора месяца после того, как был сделан этот снимок, 7 октября 1978 года, мужа разбудило какое-то прикосновение к ступням. Он открыл глаза и вздрогнул, увидев нависшую над ним фигуру в темной лыжной маске.
– Мне нужны только деньги и еда. Если не сделаешь, как я скажу, – я вас убью. – Неизвестный держал в левой руке фонарик, в правой – револьвер.
Хоулс указывает на окно столовой – тридцать пять лет назад НСВ пробрался через него в дом и подошел к кровати супругов. Их маленькая дочка спокойно спала все время, пока длилось нападение.
Построенный в 1972 году дом – одноэтажный, L-образный и занимает четверть акра, как и другие дома квартала. Я поражаюсь, заметив, насколько эти дома похожи на другие места преступлений, которые я уже видела. Любой из них можно было с легкостью представить себе в каком-нибудь другом районе.
– Дом определенно того же типа, – говорю я.
Хоулс кивает.
– Лишь в очень немногих районах, где он совершал нападения, есть двухэтажные дома, – объясняет он. – Логично, особенно если точно знаешь, что твои жертвы спят. В двухэтажных домах всего один путь наверх и один – вниз. Там больше вероятность оказаться загнанным в угол. Кроме того, переходя от одного окна к другому, происходящее в одноэтажном доме оценить проще. А когда рыщешь между домами, скачешь через заборы, пробираешься через дворы, заметить тебя со второго этажа легче, чем с первого.
Муж под гипнозом вспомнил, что, когда в день нападения они с женой приехали домой около 23.15, он видел молодого мужчину, стоящего возле фургона, припаркованного на боковой улице рядом с их домом. Фургон был с крытым кузовом и двухцветным – белым, а снизу зеленоватым. Молодой человек лет двадцати был белым, с темными волосами, среднего роста и телосложения, стоял у правого заднего угла фургона наклонившись, словно проверял шину. Это был фрагмент зрительного образа, одного из сотен, неосознанно мелькающих на периферии нашего сознания каждый день. Я представила себе, как муж сидит в кресле, вызывая в памяти и разбирая моментальный снимок, который лишь впоследствии оказался важным. Или не оказался. В том-то и заключалось безумие этого дела: значение каждой улики невозможно было оценить.
– В этом деле удивительна изощренность его методов проникновения, – говорит Хоулс. – Похоже, он пытался войти в дом через боковую дверь, оставил повреждения возле дверной ручки и бросил эту затею по неизвестным причинам. Потом прошел к передней стене дома. Там в столовой есть окно. Он пробил в нем небольшое отверстие, чтобы открыть замок и пробраться в дом.
– В проникновениях со взломом я ничего не смыслю. У него хорошо получалось?
– Да, хорошо, – подтверждает Хоулс.
