В этом эпизоде НСВ намекнул на возможность, которая раз пять интригующе мелькала на протяжении всей серии. Была пятница, тринадцатое, половина пятого утра. Психосексуальный сценарий НСВ, в котором он светил жертвам в глаза фонариком и угрожал им сквозь зубы, к этому времени, к его тридцать девятому нападению, уже полностью сформировался, поэтому при чтении полицейского отчета было простительно упустить одну деталь, ключевое изменение единственного слова: вместо «я» – «мы».
«Мы хотим только еды и денег, а потом мы уберемся отсюда ко всем чертям, – рявкнул он на растерявшуюся пару. – Мне нужны только еда и деньги для моей девчонки и для меня».
Как только пара была связана и стала сговорчивой, он исступленно начал громить дом, хлопал дверцами кухонных шкафов, рылся в ящиках. Женщину он вывел в гостиную и положил на пол.
– Жить хочешь? – спросил он.
– Да, – ответила она.
Он завязал ей глаза взятым в ванной полотенцем.
– Тогда это должно быть лучшее траханье в моей жизни, или я тебя убью.
Следователям она рассказывала, что ей то и дело вспоминалось «Хладнокровное убийство» – история семьи, уничтоженной неуравновешенными преступниками.
Но то, что последовало дальше, при всем ужасе для жертвы, оказалось довольно примитивным и мало интересовало неизвестного. Он быстро и не особо увлеченно водил ладонями по ее бедрам; она чувствовала, что на нем толстые кожаные перчатки. Потом заставил ее постимулировать его минуту, вошел в нее и через тридцать секунд кончил. Вскочив, он снова принялся громить дом. Казалось, его возбуждает не собственно секс, а этот разгром.
Дверь была открыта, жертва чувствовала, что через нее сквозит; неизвестный находился в их гараже, пристроенном к дому. Зашуршал мешок для мусора. Кажется, он ходил туда-сюда – из дома в гараж и обратно. Женщина услышала, как он шепотом сказал кому-то: «Вот, положи это в машину».
Ответа не последовало, шагов женщина не услышала. Машину не заводили. Она так и не поняла, как и когда он ушел, просто в какой-то момент его в доме не стало.
Это был не единственный раз, когда НСВ намекал, что у него есть сообщник. Первая жертва слышала, как ей показалось, два разных голоса, шепчущих у нее в гостиной яростные, перебивающие одна другую угрозы. «Молчать! – прозвучало почти сразу. – Сказал же тебе – молчать!»
Еще одна жертва слышала, как снаружи четыре раза просигналила машина, а потом кто-то зазвонил в дверь. В окно на фасаде дома постучали. Она слышала приглушенные голоса, возможно, один был женским. Сказать, был ли среди них голос НСВ, она не могла. Он вышел, и голоса умолкли, но беспомощная жертва, лежащая лицом вниз на полу в гостиной, не могла определить, произошли ли эти события одновременно и были ли они связаны вообще.
«Мой приятель ждет снаружи в машине», – сказал он один раз.
Была ли это ложь, тактика подкрепления, когда он психологически нуждался в поддержке? Или попытка сбить полицию со следа? Большинство следователей убеждены, что он блефовал. Хоулс в этом не настолько уверен.
– Помогал ли ему кто-нибудь время от времени? В сексуальных нападениях – нет. А в грабежах? Кто знает? Такие детали встречаются на протяжении всей серии достаточно часто, так что это вполне могло быть. Во всяком случае, следует рассмотреть и такую возможность.
Хоулс допускает, что многое из того, что говорил НСВ, имело целью отвлечь или пустить по ложному следу. Он заявлял, что живет в своем фургоне или в палатке у реки, но от него редко пахло, как от бродяги. Он выдумывал связи со своими жертвами. «Еще когда я увидел тебя на школьном выпускном, я понял, что должен тебя трахнуть», – шептал он девушке-подростку с завязанными глазами, но перед этим она слышала, как отрывается липкая лента от стены ее спальни – это сорвали ее фото, сделанное на выпускном вечере. «Я видел тебя у озера», – сказал он женщине, у которой на подъездной дорожке стоял катер для катания на водных лыжах.
Отчасти его ложь – об убийстве людей в Бейкерсфилде, о том, как его выгнали из армии, – была, вероятно, попыткой сыграть роль крутого парня, к которой он себя приучал. Выдуманные связи с потерпевшими – вероятно, часть его фантазий или попытки выбить жертву из колеи смутным ощущением знакомства. Мы с Хоулсом строим догадки насчет других особенностей его поведения – например, привычки хватать ртом воздух. Такое дыхание потерпевшие описывали как жадные, частые глотки на грани удушья. Специалист по криминалистическому профилированию, который работал по этому делу в 1970-х годах, считал это дыхание тактикой устрашения, способом заставить жертвы думать, что перед ними сумасшедший, способный на все. Хоулс говорит, что его коллега-следователь, страдающий астмой, гадал, не была ли это самая настоящая дыхательная недостаточность: адреналин вполне может спровоцировать приступ.
НСВ – карта, выложенная на стол рубашкой вверх. Наши предположения – тупик. И мы ходим кругами.
– Теперь в Сан-Рамон? – предлагает Хоулс.
Сан-Рамон
Мы направляемся к автомагистрали номер 680, которая уведет нас на семнадцать миль южнее, к месту следующего нападения – третьего за тот месяц. Октябрь 1978 года. Президентом стал Картер. Летом нашумел фильм «Бриолин», и песню Джона Траволты и Оливии Ньютон-Джон «Летние ночи» из него все еще постоянно крутили по радио, хотя композиция «Кто ты?» группы «Зе ху» уже поднималась в чартах. Свежее личико тринадцатилетней Брук Шилдс безучастно смотрело с обложки журнала «Севентин». «Янкиз» обыграли «Доджерс» в Мировой серии. Подруга Сида Вишеса Нэнси Спанджен, заколотая ножом, истекла кровью на полу ванной в отеле «Челси». Новым папой римским стал Иоанн Павел II. За три дня до нападения в Сан-Рамоне в прокат вышел фильм «Хэллоуин».
– А как насчет слез? Думаете, они были настоящими? – спрашиваю я Хоулса.
Человек десять из пострадавших сообщили, что преступник плакал. Он всхлипывал, говорили они. Запинался и казался растерянным. Скулил пронзительным голосом, как ребенок. «Прости, мама, – рыдал он. – Мамочка, пожалуйста, помоги мне. Я не хочу так делать, мамочка».
– Думаю, да, – отвечает Хоулс. – Женщины хорошо разбираются в мужском поведении. Бывали случаи, когда жертвы видели, что его гнев напускной, что он прикидывается, но порой, когда он неудержимо всхлипывал в углу, им казалось, что он плачет по-настоящему. Его раздирали противоречия. Плакал он всегда после сексуального нападения. Тогда же и всхлипывал.
Наряду с жертвами, которые верили, что слезы настоящие, были и исключения. Женщина из Стоктона, муж которой не желал вспоминать, что на них напали, не купилась на слезы – об этом мне рассказывает Хоулс.
– Она слышала эти звуки. Но не восприняла их как плач, – говорит он.
– А что же это было, по ее мнению? – спрашиваю я.
– Визгливая истерика, – отвечает Хоулс. – Вроде смеха.
Долгие годы никто, по-видимому, не замечал, что номер службы спасения 911 в Сан-Рамоне, не имеющем статуса муниципального образования, не работает, хоть телефонная компания и взимала с местных жителей плату за этот сервис. Это несоответствие обнаружила женщина, которая жила в конце тихого переулка. Неблагозвучный клекот, который раздался в трубке ее телефона, свидетельствуя, что звонок не удался, стал встряской, в которой она совсем не нуждалась после двух часов сексуального насилия в лапах незнакомца. Слова этой женщины, названной вымышленным именем Кэти, приведены в статье в «Окленд трибюн», опубликованной 10 декабря 1978 года, через шесть недель после нападения. Проснувшись той ночью, она изо всех сил вглядывалась в темноту. Но в этой кромешной темноте сумела увидеть лишь одно – отделенный от тела безумный взгляд, его «маленькие глазки, которые просто смотрели».
