Они болтались без дела. Подглядывали. Мысль об ограблениях пришла к ним позже. Из разговоров с ними Рэй узнал, что они гордились своей способностью проникнуть в дом, проползти по полу, потом подняться в темноте и уставиться на спящих людей. Рэй изумлялся подробностям, которыми они с ним делились.
– Мне всегда удавалось вызывать людей на откровенность, – говорит Рэй.
– Как это у вас получается?
Он разводит руками. Черты его лица почти неуловимо смягчаются.
– Знаете, в этом нет ничего удивительного, – говорит он заговорщицким и в то же время искренним тоном. – Всем когда-то хотелось увидеть, что происходит в чужом доме.
Звучит логично. Я киваю.
– Верно, – говорю я.
Но вдруг Рэй возвращается в прежнее состояние, к своему настоящему «я», и мне становится понятно, что он незаметно для меня стал держаться чуть более непринужденно и расслабил лицо, придав ему неофициальное выражение. Это уже не метод выжимания информации из подозреваемых силой, как показывают в «Законе и порядке». Неожиданное преображение было изумительным, я полностью купилась на него. Один из самых удачных приемов Рэя – широкая, непредсказуемая улыбка, полная противоположность азартному нетерпению, и потому особенно приятная. Он меня поймал и прекрасно понимает это. И усмехается.
– Им хотелось просто выговориться, причем так, чтобы не разозлить слушателя. А когда сидишь, не выражая никаких эмоций, и вроде как соглашаешься с ними, словно тебе чуть ли не нравится то, что тебе рассказывают, у них развязывается язык.
Вереница трудных детей и подростков, с которыми Рэй беседовал десятки лет назад, интересовала меня по вполне определенным причинам.
– Вы говорили с ними, с этими бродягами. Как думаете, мог среди них быть он? – спрашиваю я.
– Нет, – быстро отвечает Рэй. И добавляет осторожно: – Мог. – Но сразу же качает головой.
Он. Третье лицо в каждой проведенной мной беседе, безликий убийца, отпечатки теннисных туфель которого Рэй однажды заметил у себя в районе. Он прошел по его следу от окна к окну, за которыми неизвестный высматривал своих жертв. Рэй имел непосредственное отношение к расследованию дела серийного убийцы, подбиравшего автостопщиков, убивавшего их выстрелом в висок, а затем занимавшегося сексом с трупами. За время своей карьеры ему случалось стоять над обезглавленными телами и изучать ритуальные знаки, вырезанные на тронутой разложением коже молодой женщины. Однако единственным убийцей, от которого, как говорит сам Рэй, у него «волосы на затылке встали дыбом», был тот, кто привел меня сюда. Он.
Меня не удивило то, что Рэю не верилось, будто он мог беседовать с неустановленным человеком, которого я прозвала «Убийцей из Золотого штата». Каждый детектив, работавший по этому делу и согласившийся побеседовать со мной, утверждал то же самое. Они держали в руках заранее нарезанные им веревки и разглядывали в микроскоп его сперматозоиды. Они вновь и вновь воспроизводили аудиозаписи показаний, которые сделали под гипнозом свидетели и пострадавшие, чтобы услышать хоть какой-то намек, позволяющий установить его личность. В Орегоне один детектив через несколько десятков лет после выхода в отставку ждал, спрятавшись в лесу у дома подозреваемого, когда вынесут мусор, чтобы взять образцы ДНК. «Убийца из Золотого штата» не давал им покоя во сне. Он разрушал их браки. Проникал настолько глубоко в их сознание, что им хотелось или приходилось верить: если бы они взглянули ему в глаза, то сразу поняли бы, что это он.
«Ты становишься кем-то вроде собаки-ищейки, – объяснял мне один детектив. – Я уверен: если бы он прошел мимо меня в торговом центре, я бы сразу это понял».
Я объясняю Рэю, что интересуюсь его воспоминаниями о трудных подростках, потому что недавно побывала в Голете, городе в восьми милях к западу от Санта-Барбары на Центральном побережье Калифорнии, где убийца совершил три нападения с 1979 по 1981 год. Все три нападения произошли в самом обычном районе на северо-востоке Голеты площадью менее двух квадратных миль. Отпечатки подошв и материал для связывания, случайно выпавший из карманов преступника, свидетельствовали о том, что он двигался вдоль речки Сан-Хосе-Крик, узкая долина которой начинается в горах к северу оттуда и петляет между рядами домов типовой застройки, пока наконец речка не впадает в Тихий океан. Все его жертвы жили поблизости.
Я прошла вдоль русла этой реки, рассказываю я Рэю, и поразилась тому, насколько заманчивой могла показаться эта заросшая тропа в тени огромных раскидистых деревьев, между обросших мхом камней, для мальчика-подростка, выросшего в пригороде – диковатого, не получающего родительской любви и заботы, отчаянно ищущего убежища. На ветках платанов болтались веревочные качели. Взрослые, выросшие по соседству, рассказывали мне, что в середине 1970-х несколько мальчишек проложили там трассу для гонок на велосипедах. Там были тайные туннели и забетонированные сточные канавы, где дети катались на скейтбордах. Освещение отсутствовало, тропа петляла, с нее было легко сбиться. Словом, это было одно из таких мест, о которых знают лишь те, кто много времени проводил там в детстве.
– Особенно если вспомнить первое нападение на Куин-Энн-лейн, – говорю я. Дом на Куин-Энн-лейн даже не виден с улицы, так как стоит за другим строением. Его можно заметить лишь с тропы, которая идет вдоль ручья.
При упоминании о 1 октября 1979 года, дне нападения на Куин-Энн-лейн, деловитое выражение лица Рэя становится жестким.
– Знаете, ведь в ту ночь его могли поймать, – говорит он.
Именно в ту ночь преступник понял, что должен убивать. В ту ночь выжившие жертвы и их сосед, отдыхавший после дежурства агент ФБР, преследовали подозреваемого, а тот удирал от них на краденом велосипеде. Я прошла по пути бегства и преследования и остановилась у того места, где агент упустил преступника. Полицейский по рации связался с помощниками шерифа, и те спешили на подмогу. Я так и не поняла, как вышло, что преступника не арестовали.
– Я знал, что произойдет, – говорит Рэй и качает головой. – Я точно знал, что сделают помощники.
Они позволят ему улизнуть.
«Тот самый»
Более чем тридцатилетняя связь Джима Уолтера
[59] с делом НСВ началась в Данвилле, рано утром 2 февраля 1979 года, когда его разбудил свет фонарика помощника шерифа округа Контра-Коста Карла Фаббри. Уолтер объяснил, что съехал на своем сером «Понтиаке Леман» 1968 года с межштатного шоссе номер 680, чтобы подремать после работы – он служил тормозным кондуктором на Западной Тихоокеанской железной дороге. Фаббри не поверил его словам. Машина Уолтера была припаркована на Камино-Тассахара, в добрых полутора милях от шоссе. Зачем тащиться так далеко, только чтобы вздремнуть? Он внимательно посмотрел, сонные ли глаза у Уолтера. Фаббри был настороже. Он патрулировал окрестности, потому что накануне ночью так и не догнал здесь подозрительного типа. За пять месяцев до этого самый одиозный преступник-призрак Сакраменто, «Насильник с востока», перебрался на семьдесят миль к юго-востоку, в эти места. Четыре нападения. Самой недавней жертвой, в декабре, стала тридцатидвухлетняя разведенная женщина, живущая в угловом доме возле тропы «Айрон хорс ридженэл». «Тебе нравится, когда на тебя стоит? – шепотом спрашивал ее преступник. – Тогда почему же у меня встает каждый раз, когда я тебя вижу?» Нападение было совершено на расстоянии чуть больше мили от того места, где припарковался Уолтер.
