В[иктор] Е[вграфович] даст тебе отпуск-командировку без содержания. Для этого не надо и подписи Горбунова. 2 месяца или 1½ мес[яца] отпуск ты можешь взять, тем более что придется в самом деле помочь мне. В Италии много надо сделать <…>. Визу проси для работы в ботанических лабораториях и гербариях и по семейным делам. Есть шансы, что не дадут, но, м. б., и дадут. В этой стране всё возможно.
Если паче чаяния меня впустят в Египет, я, конечно, туда поеду, но, во всяком случае, возвращаюсь через Италию. И ты готовь визу, и если получишь ее, мне телеграфируй. <…> Ну, вот и новая авантюра».
В Англии забастовка угольщиков. Шахты не работают, экспорт британского антрацита остановлен. Машинисты «Милано» вынуждены греть котлы некачественным топливом, из-за чего корабль ползет в полтора раза медленнее обычного. Массу времени съедают долгие стоянки во всех мало-мальски значимых портах. К счастью, море тихое, можно читать, писать, изучать итальянский язык.
Первая долгая остановка, на 28 часов, в египетской Александрии. Можно бы осмотреть город, устье Нила, заглянуть в прилегающие деревни, посетить базары, съездить к пирамидам. У Вавилова нет права сойти на берег. Откладывая в сторону учебник итальянского языка, он делится планами с Еленой Ивановной: «План жизни таков. Приезжаю в Рим. Попытаюсь ускорить дело с твоей визой. Я очень хочу, чтобы ты приехала в Италию и побыла со мной хотя бы две недели. В Италии буду хлопотать об Испании и Абиссинии (через Эритрею). На последнее особенно не надеюсь. Но сам сделаю всё, что смогу. В Италии надо видеть и сделать многое, и очень хорошо бы, если бы ты, милая, была со мной. Особенно если я вдруг чудом, скажем, поеду в Абиссинию. Ты собирайся, будь готова. Денег займи у В[иктора] Евг[рафовича]. Он тебе устроит всё».
Вавилов поглощает прихваченные в дорогу книги об Абиссинии и прилегающей к ней итальянской колонии Эритрее. Визу в Италию, вопреки опасениям, ему дали бессрочную. Это вселяет надежду, что в Риме можно будет получить визу в Эритрею, чтобы оттуда попытаться проникнуть в Абиссинию. «Вся трагедия в том, что эта страна не имеет нигде представительств, а сама окружена 5 странами, для к[отор]ых Soviet passport, как волчий билет. Отказываться от проникновения в Абиссинию очень досадно, ибо другого случая надо ждать годы, да и он не очень вероятен. Ну, словом, попытаюсь. Отказ Египта глуп и туп, но за Судан мне досадно. Там английское начальство, а у англичан есть достаточно сведений обо мне, чтобы отнестись по-иному. Попасть же в Абиссинию прямо необходимо, так как Средиземноморский центр оказался для хлебных злаков весьма сомнительным. И по интуиции, да и по обрывкам фактов чувствую, что там решится многое».
29 ноября на море разыгралась буря, Вавилов пролежал весь день в прострации. К вечеру море успокоилось, он снова мог читать, писать. «Обдумываю стратегию ближайших месяцев, лет. Мы взялись за слишком большое дело. Оно было бы не так сложно в иных условиях. В пять лет можно бы общую мировую схему полевых и огородных культур подытожить и перейти к филогенетике по-новому. А нынче вся проблема, которая поставлена верно (в этом я не сомневаюсь), упирается в такой туристический парадокс, как Египет, куда ездят лечиться, на прогулки. Кто в Вашингтоне может поверить, что трудно поехать в Египет и достать оттуда три сотни образцов? Я сам, родная, еще не могу усвоить, что при всех знакомствах и в Египте, и в Англии не удалось туда попасть. Пришел ли материал по чечевицам из Крита, Кипра, Сирии, Палестины? Меня очень интересует, что ты найдешь. По этому будем расшифровывать и другие сюжеты».
Погода опять портится, качка снова становится непереносимой. «Езда по морю для меня пытка. Второй день качает. Не могу заниматься, с трудом читаю». Передышкой становится остановка вечером 1 декабря в Мессине. Это уже Италия.
«Прочитал [книгу мадам де] Сталь “Италия или Коринна”. Посылаю тебе. Хоть книжонке и 100 лет, но читать можно. Подытоживаю Средиземье. Еще рано. Но в общем поездка была удачная. Собран огромный материал. И кое-что сделано для философии. Все еще мало, так далеко до овладения миром, а овладеть им надо. Это задача жизни. И больше этого сделать некому».
Знакомство с культурной флорой Италии натолкнулось на неожиданное препятствие: полное равнодушие коллег. Вавилов оскорблен тем, как его приняли – вернее, не приняли, – в Римском институте генетики. Ни с чем подобным он не сталкивался ни в одной стране. Впрочем, с работой института он ознакомился, но нашел мало интересного.
Главные его заботы: ускорить приезд Елены Ивановны и проломить стены, препятствующие поездке в Абиссинию. Визу Елене Ивановне обещают, но не дают, она не может выехать. Ему обещают выслать ей телеграфно визу к 15 декабря, потом к 23-му. Казалось, что вопрос решен; он уже предвкушал встречу к Рождеству с дорогой Леночкой – не видел ее полгода. Но возникли новые проволочки.
И тут – который раз! – события приняли неожиданный оборот. Планы мгновенно меняются.
Еще в Париже, стараниями ученых и в особенности маркизы де Вильморен, Николай Иванович получил визы во все средиземноморские колонии Франции, кроме одной – Французского Сомали. Французские власти почему-то никак не хотели, чтобы через Сомали он попал в Эфиопию: в этом они были непреклонны.
В Риме, ни на что особенно не надеясь, но делая всё, что зависит от себя, Николай Иванович зашел во французское посольство и снова попросил транзитную визу в Сомали. Посмотрев его документы и увидев, что он уже имел визы в Алжир, Тунис, Марокко и даже в Сирию, французский консул выдал просимую визу.
То была не просто удача – то был зов судьбы!
23 декабря, ночь, Е.И.Барулиной”. «Ну, милая, родная Леночка, события развертываются. В кармане у меня виза во Францию и во Французскую] Сомалию, только транзитная], но и с ними я дерзаю ехать. Такова воля судеб. <…> Там буду хлопотать о визе в Абиссинию, почти у самой Эфиопии. Не выйдет, буду пытаться попасть хотя бы в Эритрею. Идет дело ва-банк. Но колебаний у меня нет. Я должен это сделать».
Он еще лелеял надежду пробыть вместе с Леночкой хотя бы два-три дня, но новые проволочки с ее визой сделали это невозможным. Пароход из Марселя в Сомали уходил раз в месяц. Очередной рейс – 6 января, а ему еще надо добраться до Марселя, он должен отбыть из Италии не позднее 3-го.
В Ленинград летит телеграмма: «Delay your departure for spring» («Отложи твоей приезд до весны»). Трудно сказать, сколь сильно была уязвлена Елена Ивановна. Она знала, что первое место в его сердце занимает наука, привыкла довольствоваться вторым местом.
Стараясь подсластить пилюлю, Николай Иванович пишет ей подробные письма, в них особенно досадует на проволочки с выдачей ей итальянской визы: «Всё это безбожно глупо. Визу могли дать одинаково и месяц тому назад. Но терпи, казак, атаманом будешь. Я столько навидался всего, что принял и это как должное». Кроме всего прочего, его «доконали», как он выразился, сотни писем от сотрудников из Ленинграда: он продолжал на расстоянии ими руководить. «Пишу без конца письма, директивы».
Предстоящая поездка связана с массой хлопот.
