2 июня 1929 г., Н.П.Горбунову: «Прежде всего, своей основной работой считаю исследовательскую и полагаю, что в интересах всего учреждения, чтобы руководитель его был на достаточной высоте, это определяет общий уровень работы учреждения. <…> Руководить учреждением в тысячу сотрудников и фактически быть руководителем ряда отделов – нагрузка уже, по существу, выше меры. Какова напряженность этой работы, можно судить хотя бы по тому, что руководитель ни разу за все время существования Института не пользовался отпуском, а время его работы укладывается в среднем в 17 рабочих часов ежедневно. <…> Мною обеспечено руководство и администрирование за мое кратковременное отсутствие, которое, в сущности, укладывается в мой нормальный двухгодичный отпуск, на который я имею право, как всякий служащий.
Вся моя поездка не только обдумана, приготовлена, закончена снаряжением, но часть материала уже отправлена в Ош, и Вы поймете, Николай Петрович, что обрывать ее нецелесообразно. Я надеюсь, Николай Петрович, что Вы учтете психологию научного работника, наша работа и так идет в обстановке исключительно напряженной, на границе норм. Соглашаясь на взятие тяжелых обязанностей администрирования огромным коллективом, я, конечно, имел право рассчитывать на естественное предоставление свободы в моей научной работе, которая тесно связана со всей работой Института. Те препятствия, которые ныне возникают, заставляют меня всерьез передумать правильность моего решения и принять все меры к освобождению, на которые имеет право каждый научный работник».
И далее он слово в слово повторяет то, что писал Горбунову полтора года назад, когда подавал в отставку: «Я никогда не стремился к административным должностям, не стремлюсь к ним и теперь и считаю себя более на месте в лаборатории и на поле в качестве научного руководителя и готов остаться в скромной роли ученого специалиста, самое большое – заведующим отделом полевых культур, но вообще без всяких претензий на какое-либо заведование»
[436].
Получив это письмо, Горбунов, надо полагать, живо вспомнил прошлый конфликт с Николаем Ивановичем, когда, науськанный Арцыбашевым, он пытался покуситься на вавиловскую «свободу в научной работе». Пришлось учесть «психологию научного работника».
6.
В 1928 году работа по приведению земного шара в порядок шла полным ходом. Из-за океана вернулась экспедиция Ю.Н.Воронова, обследовавшая флору стран Северной, Центральной и Южной Америки, но один из ее участников, С.В.Юзепчук, там остался и продолжал сбор материала под дистанционным управлением Вавилова. В Индии «орудовал», по выражению Николая Ивановича, ученый специалист Сухумского отделения В.В.Маркович. В Турции – П.М.Жуковский. Е.Н.Синская отправилась в Японию. Готовилась экспедиция Писарева в китайскую провинцию Синьцзян.
«Маршрут экспедиции разработан В.Е.Писаревым совместно со мной с таким расчетом, чтобы экспедиция этого года в возможно короткий срок совершенно закончила обследование Синьцзянской провинции, и мы могли бы в будущем перейти в собственно Центральный и Восточный Китай»
[437].
Изобретательный в изыскании средств, Вавилов обращался в разные организации, даже в Комитет содействия строительству Туркестано-Сибирской железной дороги (Турксиб – одна из «великих строек первой пятилетки», наряду с Днепрогэсом), и, как ни странно, получил поддержку.
В Наркомате иностранных дел Николай Иванович договорился о том, что Писареву и его спутникам будут выданы дипломатические паспорта, как ему и его спутникам в Афганистане. Однако и дипломатические паспорта не помогли.
В Китае шла борьба между правящей партией Гоминдан во главе с Чан Кайши и коммунистами во главе с Мао Цзэдуном. Понятно, что компартию поддерживала Москва. Возможности у нее для этого были большие. Дальневосточная железнодорожная магистраль частью проходила по территории Китая, вдоль нее, по еще дореволюционному договору, тянулась полоса отчуждения, контролируемая Россией. Китайские власти обвиняли Москву, что она разжигает конфликт. Москва обвиняла Чан Кайши в агрессивных действиях против СССР. Газеты пестрели такими грозными призывами к миру, словно в любой момент могла вспыхнуть война. «Правда» почти ежедневно разоблачала «китайскую военщину». Статьи печатались на первой полосе, под многоэтажными каскадами разнокалиберных аншлагов и заголовков. Вот один из них:
ТРУДЯЩИЕСЯ СССР ТРЕБУЮТ ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА РЕШИТЕЛЬНОГО ОТПОРА КИТАЙСКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ.
МОЩНАЯ ВОЛНА ПРОТЕСТА ПО ВСЕМУ СОЮЗУ ТРЕБОВАНИЯ СОВЕТСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫПОЛНЕНЫ ПО ПЕРВОМУ ЗОВУ ВСЕ КАК ОДИН СТАНЕМ НА ЗАЩИТУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
РАБОЧАЯ МОСКВА ТРЕБУЕТ
Летом 1928 года пекинские власти наглухо закрыли границу с СССР.
К лету следующего года обстановка несколько разрядилась, экспедиция в Западный Китай стала возможной. Но теперь отправлялся в нее не Писарев, а сам Вавилов. (Причину этой рокировки мне выяснить не удалось.)
25 мая 1929 г. Из Докладной записки Н.И.Вавилова”. «Задачей экспедиции является исследование важнейших земледельческих районов Китайского Туркестана, именно Кашгара, Яркенда, Хотяна, Аксу; сборы сортовых материалов в этих районах, а также выяснение типов земледелия и ресурсов сельского хозяйства Западного Китая. <…> Намечаемый маршрут экспедиции провизорно следующий: Ош – Кашгар, Яркенд – Хотян, Аксу – Урумчи. В зависимости от конъюнктуры внутри Западного Китая маршрут может быть несколько видоизменен»
[438].
Спутниками Вавилова должны были быть Д.Д.Букинич, ботаник М.Г.Попов и молодой ассистент А.Г.Грум-Гржимай-ло, но в последний момент ассигнования срезали вдвое, состав экспедиции пришлось сократить до двух человек: Вавилова и Попова.
Михаила Григорьевича Попова Вавилов знал уже более десяти лет, еще по Саратову, где молодой ученый был ассистентом на кафедре ботаники. Он окончил Петербургский университет, затем несколько лет работал в Средней Азии.
В 1920 году, когда был организован Среднеазиатский университет, Попов вернулся в Ташкент. Стал одним из лучших знатоков среднеазиатской флоры. И вот они вместе направлялись в Синьцзян…
7.
«Кто знает, не удастся ли когда-нибудь найти следы предполагаемой нами культуры, общей предкам китайцев и известным нам западным культурам, в горных долинах Кунь-Луня или Тянь-Шаня (может быть, в ископаемом состоянии), т. е. именно в тех районах, где скорее всего можно ожидать нахождение древних третичных остатков человека, во всяком случае, скорее, чем на маленьком западном полуострове большого континента, который именуется Европой».
Так писал Сольмс-Лаубах, австрийский ученый, последователь Декандоля. Он полагал, что в Центральной Азии, в китайской провинции Синьцзян, – центр происхождения земледельческой культуры Старого Света. Среди старинных развалин путешественники находили здесь десятки тысяч папирусных свитков. Прекрасно сохранившиеся в сухом климате, они позволили восстановить богатую историю этой страны.
