Из повести видно, что кровавые катаклизмы, потрясавшие Россию, автор воспринимал как неизбежное следствие царского режима, который был обречен на слом, но держался слишком долго, что и привело к социальному взрыву невиданной силы. Ужасы революции, военного коммунизма, Гражданской войны – это издержки переходного периода. Предстоят новые перевороты, но к 1984 году всё давно успокоится. Россия – стабильная, процветающая страна «крестьянской утопии». Основная ячейка общества – трудовая крестьянская семья. Она свободно кооперируется с другими семьями для совместного труда самыми передовыми методами, обеспечиваемыми передовой техникой. Такой труд необременителен и радостен; урожаи обильны и стабильны; капризы погоды не страшны: ею научились управлять. Селения утопают в садах, жители дышат воздухом, напоенным ароматами цветов; города разукрупнены и тоже утопают в зелени. У тружеников достаточно свободного времени для самообразования, посещения художественных выставок, театров, лекций, докладов, для приобщения к высотам культуры.
Во главе политической системы в счастливой стране стоит крестьянская партия. Она демократична, действует в интересах народа и пользуется всеобщей поддержкой. Никаких конфликтов, столкновений интересов в обществе нет; международные конфликты быстро и бескровно решаются благодаря подавляющему военному и техническому превосходству
Повесть была написана в незабываемом 1919-м, издана в столь же памятном 1920-м. В ней отражены чаяния Чаянова, по крайней мере, в тот период. Как можно было не растерять такие чаяния в годину голода и разрухи, повальных обысков и арестов, полностью зажатой прессы, смертоносных эпидемий, выкашивавших родных и близких, – это загадка сфинкса.
Идеалы, озвученные в повести Чаянова, не враждебны «диктатуре пролетариата», но бесконечно от нее далеки. Как ни странно, неприятностей автору публикация повести не причинила. Вернее, они были отложены – на 10 лет.
Кронштадтское и Тамбовское восстания, паралич хозяйственной жизни, всеобщее недовольство политикой военного коммунизма заставили «пролетарскую» власть перейти к нэпу. Продразверстка заменялась продналогом, крестьяне получили право кормить себя и свои семьи продуктами своего труда, а избыток продавать на рынке и покупать нужные им промышленные товары.
Чаянов усмотрел в нэпе первый шаг к осуществлению крестьянской утопии.
В разработке реформы, особенно налоговой политики, он принимал активное участие. Он делал всё возможное, чтобы в основу нэпа были положены интересы трудовой крестьянской семьи. С новой энергией он доказывал, что крестьянами нельзя помыкать, нельзя навязывать им государственные планы, указывать, что, как и когда производить. Нельзя их насильно сгонять в кооперативы – ничего хорошего из этого не выйдет. Пусть крестьяне делают то, что считают выгодным для себя; пусть объединяются в кооперативы тогда и в той мере, когда убедятся в выгодности таких объединений. В выигрыше будет всё общество.
После провала политики военного коммунизма власти кое-что поняли. Предложения Чаянова и его коллег были учтены, их престиж сильно возрос.
Летом 1921 года Чаянов наверняка присутствовал на VII Всероссийском съезде по сельскохозяйственному опытному делу, когда его саратовский коллега и друг А.А. Рыбников рассказал о масштабах надвигающегося голода.
Чаянов вошел в Общественный комитет помощи голодающим – в тот самый Прокукиш, о котором уже говорилось. Через 37 дней Прокукишу показали кукиш. Большинство его членов на Лубянке. Без следствия и суда их приговаривали к ссылке либо высылали из страны. Был репрессирован тесть Чаянова (отец его второй жены Ольги) Э.Л.Гуревич, видный меньшевик. Но самого Александра Васильевича не тронули. В 1922 году он вместе с женой уезжает за границу – он не выслан, а командирован. Ему выдали крупную сумму в золотых рублях, срок командировки неограничен, цель столь расплывчата, что биографы до сих пор не могут ее прояснить. То ли Чаянов был направлен в помощь наркому внешней торговли Красину, который вел переговоры о торговом договоре с Англией, то ли он – консультант советской делегации на Генуэзской конференции, которая была еще более важна для прорыва блокады, окружавшей Страну Советов. В делегацию входил тот же Красин, так что эти две версии не исключают друг друга.
Но Генуэзская конференция длилась немногим больше месяца, а Чаяновы провели за границей больше полутора лет. Александр Васильевич изучал землепользование и кооперативное движение в странах Западной Европы, работал над своими трудами, поддерживал контакты с высланными лидерами Прокукиша С.Н.Прокоповичем и его женой ЕД.Кусковой.
Илья Герасимов, один из исследователей личности и творчества Чаянова, ссылаясь на его переписку с Кусковой и Прокоповичем, полагает, что тот намеревался остаться на Западе. Мне кажется, что переписка говорит об обратном. Прокопович затевал издание экономического журнала и хотел включить Чаянова в редколлегию; Александр Васильевич соглашался сотрудничать, но без афиширования своего имени: «Тактически, наверное, мы будем вам очень полезны, а создавать лишнее затруднение в моих разговорах с Лубянкой по возвращении в Москву мне не хочется»
[471].
Если бы он не планировал возвращаться, так не написал бы.
Одной из причин долгого пребывания Чаяновых в Европе были медицинские проблемы Ольгунъки. Пока она ходила по врачам, он был занят научной работой. Вел себя осторожно, сторонился политики.
В конце 1923 года Чаяновы вернулись в Россию. Здесь Александра Васильевича ждали большие дела. В Петровке он возглавил одну из ведущих кафедр экономического факультета: «Организация сельского хозяйства». Другими кафедрами руководили его друзья и единомышленники: Челинцев, Рыбников, переехавший в Москву из Саратова, Макаров, тоже вернувшийся из-за границы после двухлетнего отсутствия. Экономисты-аграрники – мозговой центр российского Наркомзема.
Одна из последних статей Ленина – «О кооперации». В ней на удивление много общего с тем, что проповедовали экономисты-аграрники и от чего он отмахнулся в 1918 году как от наивного прожектерства. Такой крутой разворот требовал «классового» обоснования, в чем Ильич был мастак: «В мечтаниях старых кооператоров много фантазии. Они смешны часто своей фантастичностью. Но в чем состоит их фантастичность? В том, что люди не понимают основного, коренного значения политической борьбы рабочего класса за свержение господства эксплуататоров. Теперь у нас это свержение состоялось, и теперь многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях старых кооператоров, становится самой неподкрашенной действительностью»
[472].
После смерти Ильича на его книжной полке нашли семь работ Чаянова: ими он пользовался, когда писал статью о кооперации. Это еще больше подняло престиж «старого кооператора», который был почти на 20 лет моложе Ильича.
