Помнил он и том, что письмо коллективное, его будут передавать из рук в руки, обсуждать, делиться впечатлениями. Попадет оно и в руки недругов. Они вострят когти и ядовитые перья, чтобы расчленить живое тело созданного им Института, а его самого отдать на растерзание ГПУ. Для них в письме две строки, демонстрирующие его «советскость»: «Беру всё, что можно. Пригодится. Советской стране всё нужно. Она должна знать всё, чтобы мир и себя на дорогу вывести. Выведем!» Для них же и приписка в конце письма, уже под подписью: «Да, сегодня день 15-летия революции. Издали наше дело кажется еще более грандиозным. Привет всем. Будем в растениеводстве продолжать начатую революцию»
[559].
Вторая часть путешествия – Аргентина, Бразилия, Уругвай. Советских представителей в этих странах, за исключением Уругвая, нет – ни дипломатических, ни торговых.
Приходится брать на себя функции тех и других. Вавилов выступает с докладами, пишет статьи в газеты, встречается с учеными, политиками, чиновниками, принимает делегации профсоюзов, обсуждает возможности расширения торговли с Россией. Но главный его интерес – земледелие, опытные станции, сортовой материал, южноамериканская флора, отправка всего самого ценного в СССР – порой вопреки запретам местных властей. Выручали дружеские контакты, которые Вавилов умел заводить на местах с самыми разными людьми. Так, в Бразилии вывоз семян из района Амазонки был запрещен, но на выручку русскому путешественнику пришел влиятельный местный предприниматель, бывший вице-консул города Белена полковник Жозеф Помбо. Он шесть часов занимался отправкой посылок Вавилова
[560].
В круге втором
1.
На высокогорных плато Анд Вавилов встретил свое сорокапятилетие. Весна жизни миновала, но осень была еще далеко впереди. До 75, которые он отвел для себя до «ухода на курорт», было еще ох как далеко!
Со знакомым уже нетерпением возвращаясь домой и мысленно представляя себе свинцовую тяжесть невской воды, острый шпиль Адмиралтейства и открывающуюся из высоких окон его кабинета тихую набережную Мойки, он думал, должно быть, и о том, что не зря мотался по свету все эти годы, что земной шар уже почти приведен в порядок. Побывать бы еще в Юго-Восточном Китае да в Индии, все еще малодоступных для «красного» профессора… Он строил планы, не зная, что возвращается из последней заграничной поездки; что не только тропические леса Индии, но и шумные города Европы уже отгорожены от него железным занавесом.
Еще до отъезда Николая Вавилова за океан в Советской России стала вздыматься новая волна спецеедства, особенно сфокусированного на сельскохозяйственных научных учреждениях, больше всего на ВИРе.
Для сталинского руководства 1932 год оказался триумфально-катастрофическим.
Триумфальным — потому, что индивидуальные хозяйства были ликвидированы; кулачество «как класс», а частью и физически, – уничтожено; правая оппозиция подавлена и изгнана из руководящих органов партии и правительства. Можно было рапортовать о полной победе колхозного строя, о том, что социализм в отдельно взятой стране построен, а все уклонисты, оппортунисты и маловеры посрамлены.
Катастрофическим — потому, что сбылось именно то, от чего предостерегали правые уклонисты. Урожайность полей упала, поголовье скота уполовинил ось.
Сопротивление крестьянских масс коллективизации подавлялось драконовскими мерами – вплоть до искусственно организованного голода, охватившего значительную часть Украины и многие районы России. Хотя во многих местах урожай из колхозов вывозили подчистую, ничего не оставляя на пропитание колхозников, планы хлебозаготовок не были выполнены. В городах пришлось вновь ввести карточную систему, то есть посадить массы рабочих и служащих на полуголодный паек.
Снова понадобились козлы отпущения, и кто же лучше подходил на эту роль, как не буржуазные специалисты, которые, в силу своей буржуазной психологии, должны, как теоретически предсказал Ильич, «еще долго» предавать диктатуру пролетариата и всячески ей вредить.
Детонатором новой кампании против Вавилова и его Института, вероятно, и должно было послужить Директивное письмо, подписанное заведующим Экономическим отделом ОГПУ Мироновым и утвержденное зампредседателя ОГПУ Акуловым еще в марте 1932 года. Тогда оно было положено под сукно, вернее, отложено. Но через полгода, когда Вавилов упивался своими находками на берегах высокогорного озера Титикака, по требованию политотдела Ленинградского ОГПУ, в ВИРе орудовала проверочная Комиссия ЦКК-РКИ.
О том, в каком направлении проводилась проверка, сомневаться не приходилось: разоблачительная статья В.Балашова об «Институте благородных ботаников» была опубликована под эгидой РКИ. Сообщения о новой проверке Института доходили до Вавилова через океан.
2 октября 1932 г., Нью-Йорк, вице-президенту ВАСХНИЛА.С.Бондаренко: «Доходят до меня пока неясно сведения тревожные о реконструкции В И Ра. Моя просьба быть бережным с этим, не сомневаюсь, лучшим из мировых учреждений по растениеводству. Без директора удержите от ломки. Научное учреждение спасти нелегко. Вижу по Америке, как и при колоссальных средствах плывут тут научные корабли без руля и без ветрил. Издали особенно хорошо видно, что даже политически мы – сильное учреждение. В своей сфере мы не плохая иллюстрация силы Советов. В заключение после моего доклада (а доклад был посвящен общим итогам коллективной нашей работы) председатель заявил, что в области изучения культурных растений, несомненно, “Ленинградский институт нашел новые, исключительно плодотворные пути”. Председательствовал Гольдшмидт, бывший у нас на съезде генетики в 1929 г., – самый крупный европейский генетик»
[561].
То, что понимали крупнейшие генетики Европы и Америки, для Комиссии РКИ было китайской грамотой. Ни одного ботаника, генетика, растениевода, агронома в ее составе не было. С русской грамотой у Комиссии тоже были сложные отношения. Зато она знала, что Институт растениеводства – «это наиболее солидное в Союзе по качеству и количеству дворянское гнездо».
«Марксистско-ленинская методология не нашла своего отражения в теоретической и практической работе ВИРа…
Отсутствие материалистической диалектики в разработке основных научных проблем, а также увязки содержания работы ВИРа с планом развития народного хозяйства привело к преобладанию ботанико-морфологического изучения сельхозкультур, к составлению монографий, центров происхождения культур и проч., что по существу оставляет ВИР на старых теоретических позициях бывшего Института Прикладной Ботаники с его кадрами, политическое настроение большинства из них чуждо победе социализма в сельском хозяйстве»
[562].
