Обливаясь слезами, несчастная женщина рассказала ему, кто ее муж, какой он крупный ученый, как он увлечен наукой, как он далек от политики и никак не может быть замешан в какой-либо антисоветской деятельности.
Казанский ее выслушал и выпроводил, не сказав ни слова.
Она снова и снова приходила к нему, он, как ни странно, ее принимал. Выслушивал молча, как в первый раз, и так же молча выпроваживал.
Однажды, поднимаясь к нему в кабинет, она столкнулась с ним на лестнице. Живот ее уже округлился, это бросалось в глаза.
Оглянувшись и убедившись, что они одни, Казанский быстро сказал:
– Вы можете найти видного ученого, но не в Москве и не в Ленинграде, который бы поручился за вашего мужа и взял его на работу? Пусть напишет поручительство!
Он быстро прошел вниз, а она так и застыла на лестнице, пытаясь осмыслить то, что услышала.
…Поручительство дал академик Тулайков.
Максимова сослали в Саратов, куда и переехала Софья Викторовна с новорожденным сыном Виктором.
…Николая Максимовича Тулайкова арестовали в 1937-м. Приговорили к высшей мере, сразу же расстреляли. Такова официальная версия, но архивные материалы, обнаруженные саратовской журналисткой и историком науки М.Н.Шашкиной, ее не подтверждают. Она установила, что Тулайков отбывал заключение в лагере строгого режима, заболел и умер в 1939 году
[571].
Н.А.Максимов, за которого «враг народа Тулайков» поручился, продолжал работать, в 1939 году был переведен в Москву, в 1946-м стал академиком и директором Института физиологии растений имени К.А.Тимирязева. Был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Превратности судьбы! Не будь он арестован и сослан в 1933 году, его бы наверняка взяли в 1940—1941-м, когда очищали ВИР от ведущих сотрудников Вавилова, и судьба-злодейка обошлась бы с ним много круче. Академик Максимов умер в 1952-м, в своей постели, был похоронен с почетом. Выходит, ему несказанно повезло!
Но вот свидетельство о заключительном, самом «благополучном» периоде его переломанной жизни: «Н А.Максимов был замечательным биологом, и его учебник “Краткий курс физиологии растений” – это образец того, каким должен быть учебник: глубокий по мыслям и легкий для восприятия. Н.А.Максимов в свое время был сотрудником Н.И.Вавилова, затем был арестован. Его истязали в тюрьме, и он подписывал все “признания”, которые ему велели. У него был тремор – дрожали голова и руки. Он стал “с душою согнутой старик” (А.С.Пушкин). И все-таки ученые советы с научными докладами были очень интересными, благодаря тому, что Н.А.Максимов умел направить дискуссию в важном направлении. <…> Это была хорошая школа»
[572].
При разборе бумаг Максимова были найдены тетрадки воспоминаний, написанных им во время следствия, очевидно, с разрешения следователя Казанского. Они теперь расшифрованы и опубликованы его внучкой О.В.Максимовой
[573].
5.
О том, через какую ломку проходили арестанты 1933 года по делу ТКП, в какой-то мере можно судить по поразительному документу, который мне удалось обнаружить в интернете. Это обращение С.Ю.Шимановича (не путать с плодоводом И.Д.Шимановичем) к генеральному прокурору СССР от 18 января 1936 года. До ареста Шиманович работал под руководством В.Е.Писарева на Центральной станции ВИРа в Детском Селе, им и был приобщен к мифической ТКП. Привожу его заявление с минимальными сокращениями: «Весною 1935 г. моя бывшая жена обратилась в Верховную Прокуратуру с просьбой смягчить избранную в отношении меня меру пресечения и дать мне возможность досрочно вернуться к семье – 13 лет совместной жизни – и научно-исследовательской работе, которой я отдал больше 9 лет.
Одним из аргументов ее и моего теперешнего ходатайства являлось и является то, что проф. Писарев В.Е. и проф. Таланов В.В., организаторы, по их собственному признанию, эсеровско-народнической контрреволюционной организации, а равно и проф. Левитский Г.А., ученые специалисты Лебедев А.Д., Голубев Н.П. и Чинго-Чингас К.М. уже освобождены, в то время как я, работавший под руководством Писарева и вскормленный такой средой, продолжаю отбывать свое тяжелое, но по заслугам полученное наказание.
Отказ прокурора т. Катаньяна смягчить мою участь имел в своей основе указание на мою, не в пример вышеперечисленным лицам, судимость 1934 г., т. е. во время моего пребывания в ссылке.
Учитывая всю серьезность этого заявления, я, тем не менее, осмеливаюсь обращаться к Вам, т. Генеральный Прокурор, в третий раз. Я прошу Вас отнестись ко мне с присущей пролетарскому правосудию и социалистическому гуманизму чуткостью и заботой о человеке и поверить в то, что мое обращение к Вам насыщено предельной искренностью. Она обусловлена и моей идеологической перестройкой и обретенной на производстве глубокой верой в правильность политики коммунистической партии и правительства. Но и кроме того, свершившимся распадом моей семьи.
Я и сейчас заявляю, что в упомянутой контрреволюционной организации я не состоял, но учитывая мою ошибку в вопросе о ликвидации кулачества как класса, я тем самым потенциально смыкался с теми людьми, которые были носителями этой контрреволюционной “идеи”. Это, вероятно, и дало повод проф. Писареву, злому гению моей судьбы, причислить меня к ее участникам.
Другим моментом, позволившим ему причислить меня к организации, им тогда возглавляемой, является след.: в глухой борьбе между проф. Писаревым и молодой советской порослью начинающих исследователей я стоял в стороне, а след., по железным законам классовой борьбы, я был на его стороне.
Эта борьба протекала на роковом для меня фоне: с одной стороны личное расположение ко мне проф. Писарева, а с другой – травля, советская по форме и антисемитская по содержанию, со стороны тогдашнего секретаря парт, ячейки Отдела Генетики и Селекции ВИР Тер-Казарьяна, бывшего белогвардейского офицера, обманным путем проникшего в партию (недавно исключен), и научной сотрудницы Ивановой К.В., дочери б. городового.
Анализируя теперь в одиночестве, со всей беспощадностью каждый свой день и час работы в ВИРе, я пришел к самому тяжелому и позорному для себя выводу, что проф. Писарев мог бы даже завлечь меня в такую организацию, ибо для меня тогда его специальные знания были адекватны знаниям процессов и движущих сил в с. х. нашей страны.
