После мировой войны и развала Австро-Венгерской империи условия работы в Вене сильно ухудшились и продолжали ухудшаться. У Каммерера уже не было прежних возможностей. Лекция в Лондоне была им прочитана с дальним прицелом: получить предложение на работу в Англии. Этого ему не удалось.
В следующем году он совершил лекционное турне по США. Его яркие, темпераментные выступления привлекали большие аудитории, о нем писали газеты, «Нью-Йорк Таймс» назвала его новым Дарвином. Но приглашения на работу он не получил.
Оно пришло из Советской России, где было известно о прокоммунистических убеждениях Каммерера, о его симпатиях к государству рабочих и крестьян. Летом 1926 года он приезжал в Москву. Его принял нарком просвещения Луначарский, которому он рассказал об опытах с саламандрами и жабами-повитухами.
Он с жаром говорил о том, что теория наследования приобретенных признаков – это подлинно материалистическая теория, а те, кто ее отрицают, – идеалисты и прислужники буржуазии. Они хотят оставить в природе хотя бы небольшое место для Бога.
Луначарский хорошо помнил, как сам увлекался богоискательством и богостроительством, за что Ильич назвал его «сволочью». Снова попасть в «сволочи» он не хотел. Было решено организовать для Каммерера лабораторию при Коммунистической академии.
Вернувшись в Вену, Каммерер упаковал и отправил в Москву библиотеку, следом должен был выехать сам.
Но тут разорвалась бомба, да такая, что ударная волна прокатилась по всему научному миру.
Оказалось, что пока Каммерер был в Москве, в его лабораторию наведался американский зоолог К.Кингсли Нобл. Осмотрев единственный из оставшихся заспиртованных экземпляров «переделанных» повитух, он обнаружил нечто невообразимое. Черную брачную мозоль… имитировала впрыснутая под кожу тушь!..
7 августа 1926 года вышел очередной номер престижного международного журнала «Нейчур» («Nature»), в нем была о том крохотная заметка Нобла.
Каммерер бросился к своим препаратам – сомнений не было! Его главная козырная карта оказалась крапленой… Сам ли он сделал подлог, или такую услугу ему оказал служитель лаборатории, чтобы потрафить шефу, – это не выяснено. Есть даже версия, что Каммереру, чтобы его скомпрометировать, «услужили» враги из нацистских организаций, набиравших силу в Австрии. Они давно уже объявили Каммерера полуевреем, а его науку еврейской и большевистской, – теперь они могли торжествовать.
У Каммерера, надломленного двумя десятилетиями бесплодной борьбы, не нашлось сил распутывать этот клубок. В письме в «Нейчур» он признал препарат поддельным, вину возложил на служителя. Не все этому поверили. Томас Морган написал Кингсли Ноблу: «Каммерер учинил еще один грязный трюк, пытаясь переложить вину за подделку на одного из своих ассистентов. Учтите, что его и раньше ловили на подлогах, и я думаю, что все люди с чувством ответственности сделают такой же вывод»
[579].
Аналогичным было письмо из Вены от профессора Франца Вернера: «Вы, несомненно, сделали важное дело, показав подлинное лицо Каммерера. У нас никогда не было веры в его научную честность. Я знал его с детства и хорошо представляю себе, сколько лжи он запустил в науку за свою жизнь»
[580].
Подбадривающие письма Ноблу были посланы не случайно: вскоре после его разоблачительной заметки Каммерера нашли в парке с простреленной головой. Смерть наступила мгновенно: пальцы, сжимавшие револьвер, не успели разжаться.
5.
Самоубийство Каммерера навело Луначарского на создание кинофильма «Саламандра». Его главный герой Карл Цанге, прогрессивный биолог-материалист, ставит смелые опыты на саламандрах и выступает с блестящими лекциями на рабочих окраинах старинного буржуазного города, погрязшего в вековых консервативных традициях. Цанге опасен для реакционной профессуры, исповедующей идеализм и витализм, но тихо избавиться от него не позволяет его мировая известность. Против Цанге затеваются изощренные интриги. В его лабораторию проникают недруги, покрывают подопытных саламандр каким-то несмываемым красителем, а затем объявляют опыты сфальсифицированными. Против него фабрикуют уголовное дело – то ли об изнасиловании, то ли о растлении малолетней. Он вынужден скрыться, положение его становится все более отчаянным, безвыходным, ему остается только одно: покончить жизнь самоубийством. Но тут приходит помощь из Советской России. В стране пролетарской диктатуры не верят наветам буржуазии. Торжествующий Цанге уезжает в Москву – продолжать свои победоносные исследования. То, что не удалось реальному Каммереру, удалось виртуальному Цанге! В науке торжествовал диалектический материализм, а в искусстве – социалистический реализм.
Фильм был поставлен в 1928 году кинорежиссером Григорием Рошалем. Главную роль играл немецкий актер Бернхард Гёцке – даже внешне он был похож на Каммерера. В главной женской роли – жена Луначарского Натали Розенель.
Двумя годами раньше пролетарский поэт Демьян Бедный в едкой эпиграмме ославил ее и ее высокопоставленного мужа:
Ценя в искусстве рублики,
Нарком наш видит цель:
Дарить лохмотья публике,
А бархат – Розенель.
Нимало не смутившись, Луначарский ответил Демьяну веселой и, конечно, очень идейной комедией «Бархат и лохмотья». Разносторонне талантлив был нарком просвещения! Отчего не позволить себе такую шалость? Всё могут короли.
Успех кинофильма «Саламандра» превзошел все ожидания. Публика ломилась даже на самые поздние сеансы, в газетах – восторженные рецензии. Сколько бархата было накуплено на вырученные рублики, история умалчивает…
6.
А в научной среде самоубийство самого пламенного ламаркиста подвело черту под дискуссией многих десятилетий. Теория наследования приобретенных признаков отошла в прошлое. Это не значит, что среди видных ученых не осталось ни одного ламаркиста. Друг Вавилова Лев Семенович Берг в книге «Номогенез», вышедшей, правда, за четыре года до самоубийства Каммерера, выдвинул ламаркистскую концепцию эволюции и никогда не отказывался от своих взглядов. Профессор А.А.Любищев, крупный биолог и оригинальный мыслитель, твердо выступавший против монополии Лысенко в науке, объявлял себя противником теории Дарвина и сторонником Ламарка.
А какова была позиция Вавилова?
В одном из писем к нему П.П.Подъяпольский задал вопрос: «Не сообщите ли мне по поводу работ Кам[м]ерера (с влиянием света и окраски почв на саламандр): подтвердились ли и не были ли опровергнуты. Как будто что-то Вы об этом рассказывали в Саратове»
[581].
