В исследовании Е.Б.Музруковой и Л.В.Чесновой о процессе прихватизации биологической науки советским государством есть такие строки: «Известно [!], что впервые “заметил” Лысенко Н.И.Вавилов, увидевший его интерес к сельскому хозяйству, его энергию, почему он и счел возможным, несмотря на низкую общую культуру Лысенко, способствовать его выдвижению»
[663].
Это же «известно» Сергею Романовскому, автору книги «"Притащенная” наука». Академик Вавилов в ней назван «бывшим благодетелем [!] Лысенко». Правда, Романовскому это «известно» не вообще, а из книги В.Сойфера «Власть и наука»
[664].
Книга Сойфера переиздавалась несколько раз, она растащена на цитаты в десятках, может быть, сотнях публикаций. Насколько мне известно, первая публикация Сойфера об истории лысековщины появилась во флагмане горбачевской гласности, журнале «Огонек»
[665]. Она имела широкий резонанс. К сожалению, в ней ряд существенных неточностей. На некоторые из них указал Ж.А.Медведев, тогда же приславший мне копию своего письма в редакцию «Огонька»: «Можно ли, например, называть Лысенко “протеже” Вавилова (Сойфер, с. 27) только потому, что Вавилов положительно относился к теории стадийного развития, так, как она виделась в 30-е годы? Безусловно нет. Движение Лысенко вверх после его переезда в Одессу в 1929 году, где для него была создана Наркоматом земледелия лаборатория яровизации (без всякого влияния Вавилова), ни в коей мере не зависела от тогдашнего президента ВАСХНИЛ. Журнал “Яровизация” – главный рупор Лысенко, также был создан независимо от Вавилова. В тот период у Вавилова просто не было никаких оснований выступать против Лысенко, да и у яровизации были с 1929 г. гораздо более влиятельные покровители, чем Вавилов»
[666].
Понятно, откуда Сойфер заимствовал эту версию. Даже словцо протеже перекочевало в его статью из книги Поповского
[667]. Если бы Сойфер отнесся с большим вниманием к свидетельствам самого Лысенко, то он узнал бы, чьим протеже тот на самом деле был. Трофим Денисович четко указывал, что в 1930 году его работы по яровизации «в зародыше» поддержал нарком земледелия Я.А.Яковлев.
Что же касается Н.И.Вавилова, то, как мы помним, вторую половину 1929 года он провел в путешествии по Западному Китаю, Японии, Корее, Тайваню, а вторую половину 1930 года – в поездке по США и Мексике. В промежутке между этими экспедициями он, сверх своих обычных обязанностей, коих всегда было выше головы, возглавлял составление планов и развертку институтов только что созданной Академии сельскохозяйственных наук. В это время он вряд ли мог вспоминать о Лысенко: никакого повода к этому не возникало. А в 1931 году, когда «проблема Лысенко» встала перед Вавиловым, точки над i уже были поставлены. Вавилов автоматически попал в лагерь противников Лысенко – как представитель и даже глава буржуазной науки благородных ботаников, чей отрыв от практики социалистического строительства разоблачала партийная печать.
Президент ВАСХНИЛоказался между молотом и наковальней. С одной стороны был напористый новатор, двигавший яровизацию на миллионы гектаров колхозных и совхозных полей; а с другой стороны – нарком Яковлев и другие политкомиссары, переводившие сельхознауку на социалистические рельсы. Поручив Вавилову организовать и возглавить сельхозакадемию, они всегда помнили, что он буржуазный специалист: его нужно использовать, но политически следует поддерживать не его, а выдвиженцев из народа.
Ибо, как постулировал товарищ Сталин, развивая бессмертное учение Ленина, «вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма»
[668].
В год Великого перелома и после него давление на науку и персонально на Вавилова резко возросло. Эстафету, выпавшую из рук Арцыбашева, подхватил заведующий Бюро интродукции Коль, затем аспиранты-партийцы Шлыков, Альбенский, глава Института аспирантуры Быков, ряд других. А в ГПУ выбивали показания против Вавилова из аграрников, арестованных по делу ТКП.
Не обо всем Николаю Ивановичу было известно, но и громогласных атак с трибун и в газетах с избытком хватало, чтобы он чувствовал себя в осажденной крепости. На этом фоне и стала подниматься звезда Трофима Денисовича Лысенко. Удивляться приходится не мягкости вавиловской критики в адрес колхозного ученого, а той последовательности, с какой он отстаивал достоинство науки.
Как бы ни менялось с годами личное отношение Вавилова к Лысенко, он высоко оценивал теорию стадийного развития, в этом был неизменен. В своем фундаментальном труде «Ботанико-географические основы селекции» Вавилов писал: «Метод яровизации является могучим средством для селекции по многим травянистым культурам, позволяя возделывать в наших северных условиях южные субтропические формы, в обычных условиях не могущие произрастать. Опыт последних лет по применению яровизации в Хибинах, за Полярным кругом, и в Ленинграде на огромном материале по различным культурам показал исключительные возможности использования мировых ассортиментов для целей селекции с применением яровизации. Впервые перед нами предстала в живом виде в условиях Ленинграда вся мировая коллекция сортов ячменя, включая озимые и яровые поздние формы, которые в обычных условиях никогда в Ленинграде не могли быть доведены до колошения»
[669].
Так же оценивали теорию стадийности многие ученые. А.А.Любищев привел более десятка высказываний ведущих биологов и растениеводов того времени – Сапегина, Говорова, Хаджинова – все в высшей степени положительные
[670].
В ВИРе яровизация вошла в арсенал методов изучения мировой коллекции, высокое мнение об этом методе было почти единодушным. В 1935 году Вавилов говорил на заседании научного совета ВИРа: «Мы имеем очень сильное новое оружие в виде учения о стадийности академика Лысенко. Это, несомненно, очень сильное оружие, которое, может быть, никто, как наш коллектив, не может оценить по достоинству…»
[671] Нечто подобное он говорил и в 1939 году.
