Немало для недоучившегося студента!
Но и профессор Кулагин не увлек его за собой.
Никто не увлек…
Теперь уже немного, совсем немного осталось до того дня, когда Николай напишет: «Петровке предъявляю одно лишь серьезное обвинение. В Петровке была милая, хорошая общественная среда, были недурные научные работники, но в ней не было огня научной мысли, мысли зажигающей и увлекающей за собой. Была недурная учеба, но кипучей работы научной мысли, синтеза – я не ощутил. Были блестки, вроде Худякова, быстро гаснущие, была скромная внутренняя работа, несомненно талантливая, вроде Демьянова, Прянишникова, Самойлова, Нестерова
[25] и присных, но это был стук в дверь храма науки, как про себя на юбилее сказал Алексей Федорович [Фортунатов]; эта работа была увлекательной для самих работников, но не для нас – наблюдателей и посетителей лабораторий. А когда-то этот огонь горел в лице Федорова
[26], Тимирязева. Ныне его не ощущали. Это страшно обидно. Не было огня, который бы зажег. Вот кое-что из того, что вертится в мозгу. Может быть, этого не следовало бы писать – я, право, не знаю».
Да, этого писать не следовало. Такие профессора, как Н.Я.Демьянов, Я.В.Самойлов, Н.С.Нестеров, Н.Н.Худяков, А.Ф.Фортунатов и, конечно же, Д.Н.Прянишников, были учеными высокого класса. Каждый создал свое направление в науке, свою школу, воспитал сотни учеников. Вавилов и сам понимал неосновательность своих упреков – потому и вставил столько оговорок. Через много лет он скажет о Прянишникове: «Возьмите школу Прянишникова, возьмите практику работы студенчества, которой так правильно руководил Прянишников <…>. Его руководство признано самым лучшим, по нему учится всё студенчество мира, он имел десятки студентов, он умел руководить, подводить к опытному делу, к вегетационному домику, и результаты этой работы, сама система дисциплинировала людей и заставляла людей чувствовать, что они науку творят».
Эти слова вызывают больше доверия. Они принадлежат не вчерашнему студенту, а ученому с мировым именем. И умудренному годами человеку.
Тогда же, в 1911-м, он был еще очень молод и склонен к максималистским суждениям.
Зато максимализм высказываний молодого Вавилова позволяет ощутить, каков был его личный настрой. Его не смогли зажечь ни Худяков, ни Фортунатов, ни Прянишников, ни кто-либо другой из профессоров Петровки. Значит ли это, что он был создан из особо стойкого к воспламенению материала? Если бы так, то откуда взволнованная перепутанность тех же самых строк?! И откуда слова одного наблюдавшего за ним профессора:
– Впервые вижу, чтобы науку делали с пеной у рта.
Его упреки – результат психологического самообмана. Он не ощущал «огня научной мысли, зажигающей и увлекающей за собой», потому что и без того горел ярким пламенем! Самовозгорелся, попав в насыщенную кислородом атмосферу научных исканий Петровки, потому и не воспламенял его окружающий огонь.
8.
До революции 1905 года независимые студенческие организации, кроме землячеств, были запрещены. Под напором революционной волны властям пришлось ввести более либеральный университетский устав, высшим учебным заведениям представлялась широкая автономия. В частности, разрешалось создавать любые студенческие общества неполитического характера.
Весной 1907 года – Николай Вавилов еще на первом курсе – в Петровке создается сеть студенческих обществ и кружков – более двух десятков.
Николай Вавилов вступил в Кружок любителей естествознания и первым делом «пожертвовал» (то есть подарил) кружку самое дорогое, что у него было: коллекцию портретов крупных ученых, которую он любовно собирал. То были портреты Сеченова, Менделеева, Мечникова, Пастера, Тимирязева…
В организации кружка, в выработке его устава, направления работы Николай Вавилов играл активную роль и был избран товарищем (заместителем) председателя.
Краткие отчеты Кружка любителей естествознания публиковались в ежегодных отчетах Института – редкая честь, которую с ним разделял еще только один кружок: любителей опытной агрономии.
В первом отчете читаем: «Умение видеть и понимать природу, приобретение навыков для естественно-исторических исследований – таковы скромные стремления кружка. Самостоятельные работы, экскурсии под руководством опытных натуралистов – средства для достижения цели».
Кружок создавался всерьез и надолго. Предусмотрены и цели, и средства, и привлечение опытных натуралистов.
Через два года задачи кружка конкретизируются, они расписаны по пунктам, пункт 3 гласит: «Развитие самостоятельных работ в той или иной области естественнонаучного мышления». И тут же оговорка: «По существу эта цель должна быть первой в очереди, и лишь по многопредметности и обязательности занятий в институте она попадает на третье место».
Что и говорить, не каждый способен вести самостоятельные научные исследования и при этом не отставать от учебного плана!
В первый год существования кружка Николай Вавилов, вместе с двумя студентами старших курсов, подготовил доклад «Генеалогия растительного царства», обнаружив интерес к самым коренным проблемам науки о жизни: наследственности, изменчивости, видообразованию, эволюции. Кстати заметим, что эти вопросы постоянно находились в центре внимания кружковцев. Так, когда в августе 1910 года в Москве была открыта Пятая выставка садоводства, плодоводства, огородничества и виноделия, в числе экспонатов Кружка любителей естествознания были представлены тщательно оформленные таблицы, иллюстрирующие законы Менделя.
Можно не сомневаться, что в их составлении Николай Вавилов принимал самое активное, вероятно, ведущее участие. На той же выставке была представлена собранная им коллекция паразитических грибов. Экспонаты кружка – всего их было шесть – удостоились Большой серебряной медали.
Годом раньше Вавилов выступил с другим мировоззренческим докладом: «Дарвинизм и экспериментальная морфология». Он был заслушан на торжественном заседании, посвященном столетию со дня рождения Дарвина.
На том же заседании профессор Н.М.Кулагин выступил с обзором «Зоология после Дарвина», а руководитель Селекционной станции Д.Л.Рудзинский – с сообщением «Дарвинизм и искусственный отбор». Выразителен сам факт, что доклад студента был включен в программу вечера наряду с докладами маститых ученых.
Вечер, посвященный Дарвину, состоялся в феврале 1909 года, а предыдущим летом Николай Вавилов с небольшой группой кружковцев отправился на экскурсию на Кавказ. По существу это была маленькая экспедиция. Понятно, что по возвращении Николай выступил с докладом на заседании кружка. Десятилетиями и об этом докладе было известно только название, как вдруг, совершенно неожиданно, была найдена записная книжка Николая Ивановича с его черновым наброском. Эта драгоценная рукопись
[27] позволяет как бы поучаствовать в той небольшой экспедиции, очень важной для становления будущего ученого.
