Трофим Денисович тоже за словом в карман не лез!
Усилиями Лысенко гибридная кукуруза была посажена под арест, как враг народа. Даже экспериментировать с инцухтом на опытных делянках было запрещено. На поля она вышла с опозданием на три десятилетия. Страна недополучила миллионы тонн зерна. Скотина дохла от бескормицы, население голодало…
3.
В публичных выступлениях Лысенко отождествлял себя с истинно советской наукой, а своих противников – с ее врагами. Безграничную саморекламу он умело сочетал с показной скромностью.
На II съезде колхозников-ударников еще в феврале 1935 года, как раз в те дни, когда было отменено празднование юбилея ВИРа и Н.И.Вавилова, Лысенко говорил:
«В нашей советской сельскохозяйственной науке день за днем развивается коллективность в работе. Растет связь теории с практикой. В самом деле, кто разработал научные основы яровизации? Я в этом деле участвовал (!) и знаю, кто еще в нем принимал участие. Может быть, их разработал Яков Аркадьевич Яковлев? Потому что, если бы он в 1930 году не подхватил этого вопроса в зародыше, не было бы в таком виде и в такой форме яровизации на сегодняшний день, как мы ее имеем. Может быть, автор этого дела Родионов А.Д., который работает сейчас в лаборатории, – молодой парень, 30 лет, рабочий, лучший знаток и настоящий специалист этого дела? Он как раз ведает всеми колхозными опытами в этой части.
Может быть, это Лысенко, тот Лысенко, который перед вами, ученый Лысенко? Может быть, это колхозники создали ее, потому что и в этом году 25 тысяч колхозников участвовали в этом деле? Будет правильно на все эти вопросы ответить так: не имели бы мы яровизации без Якова Аркадьевича Яковлева, без А.Д.Родионова, без Лысенко. А всё это вместе – наша советская действительность, наша колхозная действительность. Этим и сильна наша советская наука. Но, товарищи, всё то, что я перечислил, хорошо для собраний, для докладов, для приема иностранных экскурсий, которые сильно интересуются яровизацией. Они удивляются, когда видят, как на их глазах тысячи неплодоносящих сортов мировой коллекции пшеницы после яровизации великолепно плодоносят. Но всё ли мы сделали, что нужно? Нет, нужно и можно сделать гораздо больше, особенно в практике нашего социалистического сельского хозяйства. На самом деле, товарищи, хотя яровизация, созданная советской действительностью, и смогла за довольно короткий период времени, за какие-то 4–5 лет, вырасти в целый раздел науки, смогла отбить все нападки классового врага, – а немало их было, – но сделать надо еще много.
Товарищи, ведь вредители-кулаки встречаются не только в нашей колхозной жизни. Вы их по колхозам хорошо знаете. Но не менее они опасны, не менее они закляты и для науки. Немало пришлось кровушки попортить в защите, во всяческих спорах с некоторыми так называемыми “учеными” по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало ударов пришлось выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам, да и не только они, а всяческий классовый враг шептал крестьянину: “Не мочи зерно. Ведь так семена погибнут”. Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие, вредительские россказни, когда вместо того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело. И в ученом мире и не в ученом мире, а классовый враг – всегда враг, ученый он или нет.
Вот, товарищи, так мы выходили с этим делом. Колхозный строй вытянул это дело. На основе единственно научной методологии, единственно научного руководства, которому нас ежедневно учит товарищ Сталин, это дело вытянуто и вытягивается колхозами»
[704].
Превращая своих научных противников в политических врагов режима, Лысенко называл их и поименно. Так, через год, на совещании передовиков урожайности, он снова заговорил о своих передовых теориях, «против которых многие представители науки наиболее спорят». Я.А.Яковлев задал из президиума вопрос: «А кто именно, почему без фамилий?»
Лысенко: «Фамилии я могу сказать, хотя тут не фамилии имеют значение, а теоретическая позиция. Проф. Карпеченко, проф. Лепин, проф. Жебрак, в общем, большинство генетиков с нашим положением не соглашается. Николай Иванович Вавилов в недавно выпущенной работе “Научные основы селекции”, соглашаясь с рядом выдвигаемых нами положений, также не соглашается с основным нашим принципом браковки в селекционном процессе»
[705].
Тридцать лет спустя, когда в Советском Союзе стало возможно – очень ненадолго и ограниченно – писать правду о лысенковщине, академик Н.Н.Семенов напомнил: «Лысенко и такие его сторонники, как, например, И.И.Презент, используя условия культа личности [Сталина], перевели борьбу с инакомыслящими из плоскости научной дискуссии в плоскость демагогии и политических обвинений»
[706].
Трофим Денисович парировал: «Никогда я не занимался никакой демагогией и никакими политическими обвинениями. Пусть этот грех академик Семенов берет на себя».
Три года спустя в редакции ЖЗЛготовилась к печати моя книга о Н.И.Вавилове. В ней высказывание Н.Н.Семенова подтверждалось цитатой из выступления Лысенко, где его жалоба на заклятых кулаков-вредителей сопровождалась репликой Сталина: «Браво, т. Лысенко, браво!» Фрагмент вырубили по цензурным соображениям, восстановлен в моей книге «Дорога на эшафот»
[707].
Лишившись монопольного положения в науке после снятия Н.С.Хрущева, Лысенко уклонился от публичной полемики. Вместо этого он обрушил на оппонентов каскад жалоб и доносов, рассылавшихся по начальству. Они наполнены такими же политическими обвинениями, как в 1930-е годы: «Я уверен, что вся эта злобная клевета организована какими-то злобными недругами не только нашей прогрессивной биологической науки, но и недругами всего советского строя»
[708].
Так и только так! Себя он продолжал отождествлять с передовой советской наукой, несогласных – с недругами советского строя. Времена переменились, но Трофим Денисович остался тем же. Ничего не забыл, ничему не научился.
«В общем, борьба в биологической науке – это в большей степени идеологическая борьба. В этом мы убедились, как говорится, на собственном опыте»
[709].
Он был прав! Но не вспомнил о том, КТО превратил научный спор в идеологическую борьбу – с ее неизбежными следствиями в стране победившего социализма: арестами, расстрелами, в лучших случаях – отлучением от науки.
