Книга Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время, страница 220. Автор книги Семен Резник

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время»

Cтраница 220

Теорию чистых линий Лысенко отверг как реакционную и классово враждебную. Чистопородность материала им не проверялась. Он постулировал, что холод закаляет яровые растения, закалка переходит по наследству, и через два-три поколения яровые превращаются в озимые.

«Если бы мы имели время обозреть многочисленные попытки, сделанные за последние сто лет для восстановления учения Ламарка, – писал Томас Хант Морган, – то эта история показала бы слабость и ничтожество одной попытки за другой, подлинный бред ошибочной логики, недостаточных доказательств, различного рода погрешностей и неудержимых сенсаций».

«Попытки возрождения ламаркизма на фоне биологии звучат так же, как если бы были сделаны попытки восстановить представление о том, что не земля вращается вокруг солнца, а солнце вокруг земли, – писал академик М.М.Завадовский. – Представьте себе в наш век культурного человека, который бы выступил в печати со святым наивным утверждением, что, “как он сам убедился”, солнце вращается вокруг земли».

Таким и было утверждение Лысенко – не святое и не наивное, – что осенний посев превращает яровые формы в озимые, а все несогласные с этим – идеалисты, реакционеры, морганисты, враги социализма и советской власти. Для большей убедительности на них обрушивалась лавина ловко подобранных цитат из Дарвина, Тимирязева, Мичурина, которыми Трофима снабжал Презент.

Так создавалось «мичуринское учение».

В круге четвертом

1.

Сознавали ли «мичуринцы», как далеки их взгляды от подлинных взглядов Мичурина? Когда я писал свою первую книгу о Вавилове, я был уверен, что сознавали. Теперь я в этом сомневаюсь. Допускаю, что они могли искренне считать себя продолжателями дела Мичурина, вдохновляться его примером, черпать в его успехах уверенность в своей правоте.

Мы видели: главные достижения Мичурина были связаны с гибридизацией географически и биологически отдаленных форм, что помножалось на его чутье, упорство, изобретательность, невероятное трудолюбие. Но элементы ненаучности, по деликатному выражению Вавилова, были частью его наследия. Это нападки на гороховые законы, недовольство якобы зажимающей его официальной наукой, переделка наследственности путем «воспитания». Отделить одно от другого непросто. Мичурин был цельной личностью, его недостатки были продолжением его достоинств, заблуждения были неотделимы от прозрений. «Ценность выведенных им сортов и ценность Ивана Владимировича самого как труженика» (Н.И.Вавилов) не умалялась его заблуждениями. Но его благоприобретенные признаки, нажитые подвижническим трудом, интуицией, талантом, не могли перейти по наследству даже к самым ярым «мичуринцам».

Сделав ставку на научно несостоятельную часть наследия Мичурина, они противопоставили себя классово враждебной, формальной генетике.

Вдруг оказалось, что генетики стоят за абсолютную неизменяемость генов, что они не признают эволюционного учения Дарвина, зажимают еще более передовое учение Мичурина и Лысенко; что они не только ничего не дают практике, но и мешают мичуринцам приносить пользу стране и народу. И даже противятся социалистическим преобразованиям в деревне.

Генетики пытались защищать себя и свою науку, но их голоса были разрозненны и непоследовательны. У каждого были свои пристрастия, приоритеты, амбиции. Порой давало себя знать ревнивое отношение друг к другу. Складывалось впечатление, что генетики в глухой обороне, тогда как «мичуринцы» шагают от победы к победе под серпастым-молоткастым красным знаменем.

Это на поверхности, на виду всей страны и всего мира.

А за кулисами развернулась борьба по очень конкретному вопросу.

Международные конгрессы генетиков планировалось проводить каждые пять лет. В 1932 году, на VI конгрессе в Итаке, Н.И.Вавилов предложил следующий конгресс провести в СССР. Понятно, что выступить с такой инициативой он мог, заручившись поддержкой советских властей.

Идея была воспринята очень сочувственно. Окончательно решить вопрос должен был оргкомитет нового конгресса во главе с норвежским генетиком О.Л.Мором. Членом оргкомитета был и Вавилов.

16 апреля 1935 года Мор написал Вавилову, что пришла пора определиться и что большинство оргкомитета положительно относится к проведению конгресса в СССР. Вавилов стал действовать. Он обратился в Президиум Академии наук, в Наркомат земледелия и в Отдел науки ЦК партии. Завотделом науки К.Я.Бауман направил ходатайство Сталину. 2 августа Политбюро постановило:

«а) Разрешить Президиуму Академии наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР.

б) Поручить Отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о порядке дня и составе съезда» [713].

В августе 1935 года в Ленинграде и Москве проходил XV Международный конгресс физиологов. То было крупное событие в мировой науке, а для Кремля – важнейшее политическое «мероприятие». Конгресс прошел без сучка без задоринки, с надлежащей помпой. Открытие – в роскошном Таврическом дворце. Шесть дней в Ленинграде шли пленарные и секционные заседания, кресла были оборудованы по последнему слову тогдашней радиотехники, обеспечивался синхронный перевод всех 485 докладов на пять языков. Затем участников конгресса, с максимальным комфортом, перевезли в Москву. Заключительное заседание – в Большом зале консерватории. Последний аккорд – банкет в Кремле. С шампанским, деликатесами, при полном составе Политбюро. Молотов должен был прервать отпуск, чтобы быть на этом банкете. Президент конгресса, 85-летний И.П.Павлов, увенчанный короной «старейшины физиологов мира», поднял широко разрекламированный тост «за великих социальных экспериментаторов», то есть за советских вождей, которых только что, в личных письмах к Молотову, уличал в насаждении фашизма и честил за бессмысленные репрессии. Конгресс стал триумфом советской науки, а значит, и советской власти. Она обрела много друзей, весьма влиятельных в своих странах.

Отсюда понятно более чем благосклонное отношение властей к проведению в СССР и конгресса генетиков.

25 августа непременный секретарь Академии наук А.А.Борисяк и советский член оргкомитета VII генетического конгресса Н.И.Вавилов, от имени Академии наук, направили О.Л.Мору официальное приглашение провести конгресс в Москве и Ленинграде в августе 1937 года [714].

Но не всё было так гладко, как выглядело. В.Д.Есаков обратил внимание на такую деталь: Политбюро приняло решение о конгрессе 2 августа, а Совнарком его формально узаконил 17 ноября. Партийные решения, как правило, штамповались в тот же или на следующий день, а тут отсрочка в 3,5 месяца! «Непослушание» председателя Совнаркома Молотова генсеку исключено. Значит, Сталин дал ему понять, что торопиться не следует. Что-то его коробило…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация