В круге пятом
1.
Николай Константинович Кольцов пережил многое, включая смертный приговор в 1920 году по делу так называемого Тактического центра.
Сведения об этом Центре смутны. То ли такой организации вообще не было, то ли дело о ней было непомерно раздуто. Революционный трибунал признал всех привлеченных виновными в пособничестве Деникину, Колчаку, Юденичу,
Антанте и приговорил 19 обвиняемых к высшей мере социальной защиты – расстрелу. А затем все были помилованы, «учитывая чистосердечное раскаяние», хотя Н.К.Кольцов, похоже, ни в чем не каялся. Расстрел ему заменили пятью годами – условно, и он, как ни в чем не бывало, вернулся на пост директора Института экспериментальной биологии, созданного им на частные пожертвования в 1917 году, между Февралем и Октябрем.
О деле Тактического центра ему не напоминали, и сам он о нем молчал. Даже такой близкий ему сотрудник, как Н.П.Дубинин, узнал об этой страничке в биографии Кольцова только в 1971 году – из книги писателя от КГБ Д.Л.Голинкова
[739]. Тогда Дубинину «стала ясной причина той тени, которая в 20—30-е годы сопутствовала деятельности Н.К.Кольцова»
[740]. О других причинах «той тени» Дубинин не упоминал, хотя хорошо о них знал.
Кольцов был лидером евгеники в Советской России, председателем Евгенического общества, главным редактором «Русского евгенического журнала». В 1929 году Евгеническое общество было распущено, журнал закрыт, но этот «грех» Кольцову не забывали. На него сыпались обвинения в расизме и фашизме. Чем наглее и агрессивнее становился Гитлер и нацистская Германия, тем более грозно звучали эти обвинения. Кольцова прорабатывали на собраниях, требовали покаянных заявлений. Никаких покаяний из него выдавить не могли.
Кажется, после такой закалки Николаю Константиновичу сам черт был не брат. Но надругательство над генетикой на сессии ВАСХНИЛон воспринял как катастрофу. Он обратился к А.И.Муралову с призывом «спасать науку». Для этого предложил собрать новую сессию ВАСХНИЛ— узкую, с участием только членов Академии, без «представителей с мест», чтобы заново обсудить спорные вопросы – на строго научном уровне.
Это был крик отчаяния, ибо в сложившейся обстановке никто не позволил бы проводить новую сессию и тем дезавуировать состоявшуюся.
По утверждению В.Н.Сойфера, «это письмо он [Кольцов] показал многим участникам сессии, в том числе Вавилову, видимо, призывая их присоединиться к такой оценке. Большинство, включая Вавилова, на словах присоединилось, но лишь на словах, публично все предпочли отмолчаться»
[741].
На самом деле всё было несколько по-другому.
Получив письмо Кольцова, президент ВАСХНИЛМуралов вынес его на обсуждение Президиума ВАСХНИЛ, и по нему была принята резолюция: «Признать, что письмо академика Н.К.Кольцова неправильно оценивает результаты дискуссии, указывая, что она “не дала никаких результатов или дала результаты самые отрицательные”, так как в действительности дискуссия по вопросам генетики дала весьма положительные результаты, вызвала интерес к вопросам генетики и селекции в широких кругах и выдвинула ряд положений, подлежащих экспериментальной проверке».
В протоколе дальше записано: «Решение принято тремя членами Президиума – акад. АИ.Мураловым, акад. Г.К.Мейстером и акад. Д.С.Марголиным при двух воздержавшихся – акад. Н.И.Вавилове и акад. М.М.Завадовском. Академики Н.И.Вавилов и М.М.Завадовский, мотивируя свое воздержание при голосовании этого пункта, заявили, что на данной стадии более отчетливо видны отрицательные результаты дискуссии, но что в дальнейшем постановка экспериментов и разработка спорных вопросов окажутся полезными с точки зрения интересов науки»
[742].
Понятно, что такая протокольная запись появилась не по желанию Муралова. Угадывается выкручивание рук двум несогласным вице-президентам. Угадывается и то, что первоначальный текст резолюции содержал политическую оценку вылазки классового врага. Ее пришлось удалить из резолюции, чтобы Вавилов и Завадовский согласились хотя бы воздержаться, а не голосовать против. Косвенно это подтверждается сопроводительным письмом А.И.Муралова, направившего резолюцию Кольцову.
О чем обычно говорится в сопроводиловке? Уважаемый Имярек, при сем направляю Вам… и дальше одна-две строчки о том, что именно направляется. Не такова сопроводиловка Муралова. Это целый трактат. Девять машинописных страниц – в духе прокурорских речей Вышинского. Очень выразительный документ! Но прежде чем его цитировать, необходимо ближе присмотреться к автору.
2.
Клан Муратовых принадлежал к редкому в царской России сословию землепашцев-мещан. Их предками были выходцы из Греции, приманенные в Россию Екатериной II, на пустовавшие земли Причерноморья и Приазовья. Муратовы поселились в «Греческих ротах», в семи верстах от Таганрога. Отец А.И.Муралова Иван Афанасьевич был участником Крымской войны, попал в плен и был вывезен в Англию, где познакомился с А.И.Герценом. Вернулся в Россию сторонником свободы-равенства-братства. В таком духе воспитывал детей, коих было одиннадцать душ. Младший из них, Александр, родился в 1886-м. Молодые Муратовы участвовали в революционном движении, наиболее активным из них был Николай Муратов. Когда началась мировая война, Николая Муралова призвали в армию. В окопах он объяснял товарищам-солдатам, как превратить империалистическую войну в гражданскую.
В октябре 1917-го Николай Муратов – один из главарей Военно-революционного комитета в Москве. Декрет о переходе в Москве всей власти к Советам подписан Н.И.Муратовым. Он становится командиром Московского военного округа (МВО), у красноармейцев популярна частушка: «Нам не нужно генералов, у нас есть солдат Муралов».
Он комиссарит на фронтах Гражданской войны, потом возвращается на пост командира МВО. Его высоко ценит наркомвоенмор Троцкий. Когда в руководстве партии вспыхивает борьба, Муралов на стороне Троцкого.
Из его выступления на XV съезде ВКП(б) (6 декабря 1927-го):
«Войны закончились, мы перешли к мирному строительству, но перед нами стояли и стоят величайшие задачи строительства социалистического государства, диктатуры пролетариата (шум) – первый случай за все время существования человечества. (Голос с места: “А вы подрываете это строительство!') Когда происходит однобокая дискуссия, то истина, конечно, выясняется очень трудно или, скорее всего, затемняется. (Голоса: “Затемнение у васГ) По отношению к тем, которые не соглашались с политикой, с направлением политики нашего Центрального комитета, были приняты такие меры, которые не слыханы в нашей партии. Ежели кто-нибудь из оппозиции говорил о том, что рабочим нужно увеличить заработную плату, кричали: это – демагогия (шум), ежели говорили о том, что в деревне происходит дифференциация, что растет кулак, что бедняк в забросе, кричали: это – демагогия. (Голоса: “Это ложь, долой!”, “Он снова излагает платформу!”, “Идите поработайте в деревне!” Шум.)…В конце концов дошло до сугубых, величайших, неслыханных в партии репрессий по отношению к преданным старым членам партии, революционерам… Обвинили их в том, что они являются агентами Чемберлена. (Сильный шум. Голоса: “Вы, меньшевики, изменники рабочего класса!') Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке… (Голос: “Довольно издеваться над съездом и занимать съезд такими нелепыми разговорами!') как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было? (Сильный шум. Крики: “Долой! Председатель, голосуйте вопрос!') Когда я критикую… (Шум. Голоса: “Довольно, долойГ) это значит, что я критикую свою партию, свои действия и критикую в интересах дела, а не ради подхалимства (сильный шум)»
[743].
