Вероятно, то была отчаянная попытка образумить генсека.
Но могло ли даже самое подробное письмо убедить того, кого не убеждали двадцать лет напряженной работы тысячного научного коллектива, генофонд культурной флоры, составлявший уже около 300 тысяч образцов, все остальные достижения ВИРа, включая миллионы гектаров, засеянных вировскими сортами.
Да ведь если признать эти достижения подлинными, то чем объяснить бедственное состояние сельского хозяйства в стране – вопреки всем усилиям власти хоть как-то его оживить? Не колхозным же строем!
По воспоминаниям тогдашнего сотрудника ВИРа Е.С.Якушевского, 21 ноября он, будучи проездом в Москве, случайно столкнулся с Николаем Ивановичем в Президиуме ВАСХНИЛ, и тот пригласил его вечером к себе «на чай», а «за чаем», сильно взволнованный, рассказал о приеме у Сталина, накануне поздно вечером, около полуночи.
– Это вы – Вавилов, который занимается цветочками, листочками, черешочками и всякой ботанической ерундой, а не помогает сельскому хозяйству, как это делает академик Лысенко, Трофим Денисович.
Такими словами, согласно Якушевскому, генсек ответил на приветствие вошедшего в его кабинет Николая Ивановича. Сталин расхаживал по кабинету, попыхивая трубкой, а Николай Иванович, не получив приглашение сесть, простоял весь прием у дверей.
Из дальнейшего рассказа Якушевского следует, что Вавилов в первый момент опешил, но затем взял себя в руки и прочитал генсеку лекцию о деятельности ВИРа, о том, что Институт делает для селекции и семеноводства, о подготовке кадров, о многом другом. Однако его слова отскакивали как горох от стенки, а затем Сталин грубо его оборвал:
– Вы свободны, гражданин Вавилов.
«"Наше дело табак, – сказал мне Вавилов. – Шайка Лысенко принимает все меры, чтобы убрать меня из Института и из Академии наук”. Я пытался возразить, что это, мол, еще вилами по воде писано. Сменить директора не так легко, да и найти замену трудно. “Они найдут”, – с горечью ответил Вавилов».
Это свидетельство многократно цитировалось
[788], но оно вызывает сомнения – вопреки безупречной репутации Якушевского, как ученого и человека, честного, правдивого, преданного Н.И.Вавилову и его памяти.
В журнале посещений Сталина за 20 ноября 1939 года не только нет имени Н.И.Вавилова, но четко обозначено, что в тот день у генсека было два больших совещания: первое, 5-часовое, с 3 часов дня до 8 вечера, и второе, двухчасовое, с 23:40 минут до 1:40 минут, то есть как раз в то время, когда, по Якушевскому, Сталин один на один принимал Вавилова
[789]. Хотя записи в журнале посещений Сталина не отличались полнотой, в данном случае они свидетельствуют вполне однозначно: эпизода, о котором рассказал Якушевский, в указанное им время быть не могло. Либо встреча произошла в другой день, либо ее вообще не было. В любом варианте позиция Сталина по отношению к Вавилову, занимающемуся «цветочками, черешочками», и к Трофиму Денисовичу Лысенко, «помогающему сельскому хозяйству», вполне однозначна.
11.
Николай Иванович спешил. Он знал, чувствовал, что времени остается в обрез. Программа его работы на 1940–1941 годы даже для Вавилова поражает насыщенностью. Десятки статей, несколько объемистых книг, в том числе на английском языке. Чтобы выполнить намеченное, он должен был писать по восемь страниц ежедневно. Это сверх колоссальной нагрузки по руководству институтами и опытными станциями, поездки по которым съедали львиную долю его времени.
Весной 1940 года встал вопрос об исследовании растительных ресурсов Западной Украины и Западной Белоруссии, которые отошли к СССР после раздела Польши между Кремлем и Берлином. Кому поручить такую работу, вопроса не было: не Лысенко же с Презентом…
Николай Иванович составил программу экспедиции: за короткое время она должна была выполнить всё, что требовалось. Но решение об экспедиции затягивалось. Кто-то упорно его тормозил. Появилась опасность упустить сельскохозяйственный сезон. Только 20 июля приказ был подписан.
Оживленный предстоящим большим делом, Вавилов выехал в Москву оформлять документы.
Радостно-взволнованного, уверяющего, что теперь всё пойдет по-другому, его встречали в те дни многие московские друзья и ученики. Видела его в последний раз и Лидия Петровна Бреславец, но уже в другом настроении.
Она случайно оказалась в биологическом отделении Академии наук, когда Вавилов и Лысенко входили в зал заседаний отделения. Не считая возможным мешать беседе двух академиков, Лидия Петровна пошла в библиотеку, а когда вышла, увидела, как Вавилов, сильно хлопнув дверью, выскочил из зала и разгневанный пробежал мимо.
Стоявшая здесь же сотрудница Института физиологии тихо сказала:
– Ну теперь карьера Николая Ивановича кончена. Он показывал Трофиму Денисовичу последние отчеты американского Департамента земледелия и сказал, что из-за Трофима Денисовича Америка обогнала нашу страну. Его теперь арестуют, вот увидите…
Вечером Вавилова посетили на его квартире Н. В. Ковал ев, Н.Р.Иванов и И.А.Минкевич, за два месяца до этого назначенный и.о. заместителя директора ВИРа – вместо Шунденко, который, слава Богу, ушел из Института (после чего его встречали в форме майора НКВД).
Николай Иванович был мрачен.
В память Иванова врезались его слова:
– Я сказал ему всё.
12.
На следующее утро Вавилов выехал в Киев. Оттуда во Львов.
Разделив экспедицию на несколько отрядов, чтобы охватить все присоединенные районы Украины и Белоруссии, Николай Иванович с двумя сотрудниками, Ф.Х.Бахтеевым и В.С.Лехновичем, отправился в Черновицы – для обследования горного Прикарпатья.
Три дня они объезжали опытные станции и научные учреждения города: побывали в университете, ботаническом саду, в городских музеях.
Вечером 5 августа Вавилов собрал совещание местных работников и попросил помочь экспедиции. Решили следующим утром отправиться в горный район Карпат, в направлении поселка Путила.
«Желающих принять участие в поездке оказалось много, – вспоминал Ф.Х.Бахтеев. – К автомашине Николая Ивановича были добавлены еще две, но все равно одному человеку места не хватало. По совету Николая Ивановича мне пришлось отказаться от поездки в пользу одного из присутствовавших на станции гостей».
Дорога в Карпаты оказалась усыпанной острыми камнями, а автомашины были с изношенными «лысыми» шинами. В дорожной пыли было немало гвоздей, видимо, выпадавших из лошадиных подков. Проколы следовали один за другим. Особенно не везло машине, в которой ехал Лехнович. Она сильно отстала от передней машины, в которой ехал Вавилов, а когда не осталось ни одной запасной камеры, шофер повернул назад. Лехнович был раздосадован, что должен вернуться ни с чем. На обратном пути, на пустынной дороге, показалась черная эмка, ехавшая навстречу. Дорога была не настолько узка, чтобы две машины не могли разъехаться, но водитель встречной эмки вдруг сделал разворот и стал поперек дороги.
