Когда ввели арестанта, он сидел за своим большим дубовым столом. Сосредоточенно листал бумаги, делал пометки – демонстрировал свою значимость и его ничтожность.
Выдержав нужную паузу, отложил ручку, поднял глаза, стараясь придать им нужную выразительность. Взгляд должен быть жестким, подозрительным, обжигающим, пронизывающим…
На самом-то деле в столь поздний час его тянуло домой, к жене и детишкам, туда, где можно расслабиться, снять сапоги с перепревшими портянками, стянуть пропотевшую гимнастерку, сладостно поплескаться у рукомойника…
Почему такая спешка с тем первым допросом?
Варлам Шаламов: «Тогда думали, что есть две школы следователей: одна считает, что арестованного надо оглушить немедленными допросами, длительными, тягучими угрозами, обвинениями огорошить, сбить с толку.
Вторая держится другой точки зрения.
Надо поместить арестованного в тюрьму и держать по возможности дольше без всякого допроса. Тогда воля его ослабеет, сама тюрьма разложит его, ожидание измучит. За это время можно собрать справки, всякий материал, относящийся к “человековедению”. Нет, говорит другая школа. В тюрьме арестованный неизбежно встретит людей, которые укрепят его волю, и подследственный будет сильнее, чем ежели готовить блюдо быстро и горячо»
[795].
Значит, Хват принадлежал к первой школе – к той, что быстро и горячо.
Но до утра-то мог же он подождать! Выходит, не мог. Надо было сразу, первой же ночью, оглушить, сбить с толку.
Какие же вопросы старлей Хват задал академику Вавилову на том ПЕРВОМ допросе? Что тот отвечал? Что вообще происходило той ночью в кабинете следователя?
Об этом ничего не известно. И никогда не будет известно. Хват в ту ночь совершил должностное преступление. Вероятно, не первое, а в том, что не последнее, нам многократно предстоит убедиться. Протокола допроса он не составил или его уничтожил. Какие инструкции или статьи закона при этом нарушил, – разбираться юристам.
Не осталось бы от того допроса никакого следа, если бы уводы-приводы арестантов не регистрировал начальник внутренней тюрьмы капитан госбезопасности А.Н.Миронов. Он отвечал за то, чтобы зэки, находившиеся под его контролем, были в наличии, вот и записывал, кого, когда и к кому уводили, дабы снимать их на время со своего баланса.
Когда от него потребуют «Справку о вызовах на допрос заключенного ВАВИЛОВА Николая Ивановича», Миронов составит ее по этим записям. Аккуратная выйдет табличка
[796]. Полная ли – отдельный вопрос.
В нее включен 231 увод-привод. Общая продолжительность допросов 873 часа 15 минут. А в заявлении Вавилова на имя Берии от 25 апреля 1942 года сказано о «400 допросах в течение 1700 часов»
[797]. Николай Иванович округлил, но не мог он оба числа намеренно удвоить. Либо кошмар допросов такой тяжестью лежал в его сознании, что невольно удвоился, либо капитан Миронов был менее аккуратен, нежели его таблица. Могли ли быть уводы-приводы, когда Миронова, к примеру, не было на месте и запись не делалась?
Я задал этот вопрос бывшему консультанту Центрального архива ФСБ полковнику В.А.Гончарову – одному из составителей сборника «Суд палача». Он ответил: «Может быть всякое, но, по-моему, это исключено»
[798].
Имеются ли пропуски в таблице капитана Миронова или нет, но это щелочка, через нее можно заглянуть во тьму кощеева Зазеркалья.
В нее видно, что 10 августа 1940 года Вавилова выдернули из камеры за полчаса до полуночи и привели обратно в 2:30 утра. Значит, длился тот первый допрос около трех часов. В колонке «Кто вызывал» обозначено: т. Хват.
5.
…Старший лейтенант госбезопасности Александр Григорьевич Хват (позднее капитан, майор, подполковник) был моложе арестанта на двадцать лет. Превосходство советского строя над волчьим миром капитализма он усвоил еще школьником. Собственная семья была тому ежедневным напоминанием. Родители из безземельных крестьян, батраков, конечно, безграмотны. А одна их дочь стала учительницей, другая – ветеринарным врачом, три сына получили среднее образование. Александр Хват после обычной школы окончил совпартшколу, куда принимали только самых проверенных, по комсомольской путевке.
Главное, чему в ней учили, были основы марксизма. И немного общих знаний, чтобы выпускники могли читать, писать, складно говорить: им предстояло «работать в массах».
Хват, по его словам, хотел учиться дальше, но ему сказали: хватит, надо работать. Был секретарем райкома комсомола, в райкоме партии руководил пионерией. Затем его бросили на ОСОАВИАХИМ – заместителем начальника, потом начальником орготдела. Не подкачал. Пошел бы дальше и выше, но тут его бросили на укрепление НКВД.
Укрепление требовалось срочное!
Нарком внутренних дел, комиссар госбезопасности первого ранга Николай Иванович Ежов – гроза буржуев, оппозиционеров, троцкистов, уклонистов, буржуазных националистов, оппортунистов и прочей антисоветской нечисти – был в зените славы и успеха. Страна трепетала при одном упоминании о ежовых рукавицах. Маленький тщедушный человечек с карикатурно короткими ручками и ножками, он ежедневно по многу часов проводил в кабинете Сталина, а в промежутках слал ему расстрельные списки – по двадцать рапортов в день. Собственное ведомство Ежов боронил кровавыми бороздами вдоль и поперек. Когда его самого достанет костлявая кощеева рука, он будет каяться на закрытом военном суде: «Япочистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».
Почищенным требовалась замена.
«Хват: Я сказал: я не следователь и не юрист, поэтому прошу меня не назначать. Мне сказали: ничего, надо работать, всё будет в порядке.
Альбац: Вы говорите, у вас образования юридического не было, и как же вам, трудно, наверное, было?
Хват: Конечно. Но я то, что нужно было, что необходимо было, – я где-то как-то подучил. Но это, конечно, не дело. Я вообще, когда вызвали меня первый раз в НКВД, говорю: А если я не пойду? – Ну, что ж, если вы не пойдете, то положите партийный билет на стол. Есть решение ЦК о мобилизации вас в органы… Были разные там дела, и, кажется, в августе 40-го года вызвали меня и сказали: будешь вести это дело. Я вел, потом мне дали нацмена, по-моему, из Чечено-Ингушетии, – Албогачиев. Ну я, насколько разумел, – вел дело».
Именно так: насколько разумел, настолько и вел…
