Это было в 1938-м, еще при Ежове. При Берии истязания стали более изощренными: без явных следов.
В беседе с Евгенией Альбац А.Г.Хват отрицал, что использовал «недозволенные» методы следствия. Это противоречит следствию по делу самого Хвата (об этом ниже). Да и недозволенные методы — не обязательно избиения.
Когда подследственному днем не разрешают прилечь, а ночами допрашивают, не составляя протоколов, это тоже недозволенные методы. А если «Протокол» пяти – десятичасового допроса составляет пол странички, то это карикатура на протокол, даже если допрашиваемый удостоверил, что с его слов записано верно.
Можно не сомневаться, что Вавилов на многих допросах признавался в том, что противостоял Трофиму Лысенко. Казалось бы, Хват должен был ухватиться за такие признания. В «совершенно секретном» Меморандуме, который он зазубрил наизусть, заключительный раздел («Деятельность а/с группировки в период конца 1938 и начала 1939 г.») посвящен именно этому противостоянию:
«Обращает внимание происходящая борьба а/с группировки ВАВИЛОВА за сохранение антидарвиновских основ науки. Эта к/p группировка дискредитирует работу советских ученых, группирует вокруг себя кадры а/с настроенных специалистов и ведет ничем не прикрытую борьбу с новым руководством академии сельхознаук [Лысенко]. Идеолог а/с группировки ВАВИЛОВ на собрании актива Института 2/IX-1938 г., в заключительном слове сказал: “…Наши расхождения (имеется ввиду президент с/х академии ЛЫСЕНКО) капитальные расхождения, за которые мы будем бороться до последней капли крови…” Эта установка ВАВИЛОВА воспринята группировкой как директива и весьма активно проводится в жизнь».
«Вавилов полностью отрицает теорию развития, выдвинутую ЛЫСЕНКО по каучуконосам».
«Продвигая заведомо враждебные теории (закон гомологических рядов) [Вавилов] боролся сам и давал установки бороться против теории и работ ЛЫСЕНКО, ЦИЦИНА и МИЧУРИНА, имеющих решающее значение для с/хозяйства СССР. ВАВИЛОВ говорил: “…Никаких сомнений в полной (нашей) правоте у нас нет, и ни одной пяди своих позиций мы не уступим. История за нас и история оценит нас. Ну, а борьба сейчас – это сражение Фауста с Валентином”. “…Сам по себе ЛЫСЕНКО слаб, но за ЛЫСЕНКО стоит поддержка – руководство партии и правительства, которая обеспечивает ему победу в борьбе с истиной в науке…” “…Мы были, есть и будем “анти”, – добавил ВАВИЛОВ с большим жаром, “на костер пойдем за наши взгляды и никому наших позиций не уступим“… Нельзя уступать позицию. Нужно бороться до конца»
[803]
Лексикон предшествующих разделов Меморандума не менее зловещий, но те разделы составлены частью по агентурным данным, которые не могут быть судебными уликами, и частью по показаниям арестантов, полученным еще тогда, когда во главе ОГПУ-НКВД стояли Генрих Ягода и Николай Ежов. Оба расстреляны как враги народа. Обоим инкриминировалось незаконное преследование честных советских людей, незаконные, методы ведения следствия. Тем самым эти материалы были скомпрометированы и не имели юридической силы.
За их вычетом – что оставалось? Противостояние «группировки» Вавилова новому президенту ВАСХНИЛЛысенко! Коль скоро доктрины Лысенко имели «решающее значение для с/хозяйства СССР», а Вавилов признавался в том, что им противостоял, то все проще пареной репы: задай уточняющие вопросы, запротоколируй ответы, и Обвинительное заключение готово! Дело нескольких дней. За такой успех Хвату полагалось бы знатное вознаграждение: денежная премия либо повышение звания, а скорее всего, то и другое!
Однако именно эту часть вавиловских показаний Хват занес только в первый свой протокол, причем сразу же их оспорил. А затем, за 11 месяцев следствия, ни одного такого признания не записал. Не иначе как вышестоящие товарищи ему объяснили: это запретная зона, в нее вступать нельзя. Советский Союз – самая свободная страна в мире; Сталинская Конституция гарантирует свободу слова, дискуссий, научных и всяких других мнений. О том постоянно твердили газеты, по многу раз в день звенела по хриплым радиорепродукторам радостная песня: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»
В такой стране за научные разногласия не преследуют.
В круге седьмом
Действие второе
1.
«Альбац: А как Вавилов воспринял обвинение?
Хват: Ничего, он так ознакомился: ну что ж, Александр Григорьевич, говорит, – у нас с ним так отношения были нормальные, – вот мы с вами столько времени пробыли…
Я говорю: да, за это время можно было уже институт закончить… Ну так пошутили – и всё».
А вот пример шутливого разговора:
«Вопрос: Выше вы показали, что в политическом отношении подбираемые вами кадры ВИРа были вполне преданные советской власти. Однако вы не можете отрицать того факта, что значительное число их репрессировано органами НКВД. Что вы можете сказать по этому поводу?
Ответ: Действительно, из числа работников ВИРа целый ряд лиц были репрессированы. Если такие лица оказались в ВИРе, то это можно отнести за счет притупления моей политической бдительности как директора ВИРа. Никакого злого умысла в этом деле, с моей стороны, не было.
Вопрос: Напрасно вы пытаетесь объяснить притуплением своей политической бдительности. Известно, что вы в интересах антисоветской работы группировали вокруг ВИРа контрреволюционно настроенный элемент, являясь руководителем шпионско-вредительской организации в возглавляемом вами научном учреждении и его филиалах. Требуем об этом правдивых показаний.
Ответ: Это неправда. Вокруг ВИРа я группировал высококвалифицированных специалистов для ведения научной работы, антисоветской же работой я никогда не занимался»
[804].
На одном из первых ночных допросов Хват потребовал от Вавилова письменную справку о его заграничных поездках. Было ясно, для чего нужна эта справка: за ней маячило самое грозное из обвинений – шпионаж. Но – делать, как говорится, было нечего. За границей Вавилов бывал многократно, пол света обошел-объездил, глупо было бы это отрицать. Записка его имеется в деле: перечень стран, дат, сроков, целей пребывания
[805].
На следующий день Хват вел допрос с часу дня до 6 вечера. В 22 часа снова выдернул арестанта. Теперь его допрашивали двое: к Хвату присоединился его прямой начальник, майор госбезопасности Л.Л.Шварцман.
Шварцман был ровесником Хвата, образование – ниже среднего, в органах НКВД с августа 1937 года, то есть немногим дольше. Но насколько же больше успел! В числе его «подопечных» числились Исаак Бабель, Всеволод Мейерхольд, Михаил Кольцов, первый секретарь ЦК комсомола Александр Косарев… Из каждого он сумел выколотить всё, что требовалось. О том, как он и его подручные этого добивались, известно из чудом сохранившегося письма Мейерхольда председателю Совнаркома Молотову:
