В саратовской тюрьме Ощепков получил письмо от академика А.Ф.Иоффе: «Сейчас, как и тогда, я уверен в Вашей невиновности и сделаю всё, что в моих силах, чтобы это доказать».
Доказать Иоффе ничего не смог, но Ощепкова вскоре перевели в Свердловскую «спецлабораторию», то есть в шарагу.
8.
Но если Вавилова перевели из камеры смертников в обычную, то стали выводить на прогулки. Обеспечили мылом (в камере смертников он был лишен мыла!). Лечили от цинги (он был болен). Расширили доступ к библиотеке (в камере смертников доступ был ограничен). А самое главное: он мог теперь написать близким, сообщить, где находится, получать письма, посылки, какие-то деньги, чтобы прикупать продукты в тюремном ларьке!.. Пусть немного, совсем чуть-чуть, ибо пользование ларьком было строго лимитировано. Но от этого чуть-чуть снова зависела – ЖИЗНЬ.
Но… Он умирал еще полгода. Близкие ни одного письма от него не получили.
Елена Ивановна оббивала пороги НКВД и других учреждений, молила влиятельных, как ей казалось, ученых замолвить словечко. Ее принимали по-разному: с состраданием и сочувствием, с грубой жестокостью, с испугом. Никто помочь не мог… Она пыталась выяснить его местонахождение – безуспешно.
Какие-то сведения до нее доходили. В основном ложные.
С.И.Вавилов записал в дневнике 13 октября 1941-го (за два для до этапирования Николая Ивановича в Саратов): «Сегодня узнал из письма Е.Н. о печальной и мрачной участи Николая. Страшно и грустно безгранично». Похожая запись 9 декабря: «Опять письмо от Елены Ивановны со страшными подробностями о Николае. <…> Сделать ничего нельзя, и так бессмысленно дико и обидно до последнего атома»
[880].
Дмитрий Николаевич Прянишников считал, что что-то сделать можно.
Он добился приема у Берии. Помогло то, что жена Берии была его аспиранткой. Прянишников объяснил, кто такой
Вавилов, обрисовал его вклад в науку и практику, просил разобраться в его деле. Берия выложил перед ним протоколы «признательных» показаний Николая Ивановича. Прянишников читал и все больше мрачнел. Твердо сказал:
– Не верю! Не поверю до тех пор, пока он сам мне этого не скажет.
Из Алма-Аты, куда была эвакуирована кафедра Прянишникова, он телеграммой выдвинул Н.И.Вавилова на Сталинскую премию, подчеркнув огромную практическую пользу собранной им мировой коллекции. Акт отчаяния и безоглядного мужества. В списке кандидатов на премию имя Вавилова, конечно, не появилось.
9.
…Заболел Николай Иванович 19 января 1943-го. Только 24-го, к концу дня, к нему пришла фельдшерица. Измерила температуру – 39,6 С°. Хрипы в легких указывали крупозное воспаление. В записке начальнику тюрьмы Ирашину она предложила госпитализацию. Проставила время: 17 часов.
Вечером Николая Ивановича доставили в тюремную больницу. Состояние определили как тяжелое.
25-го у постели сошлись старший санинспектор Турецкий, начальник санчасти Тверитин, врач Талянкер. Консилиум почему-то возглавлял начальник тюрьмы Ирашин. (Может быть, врачи были зэками, потому требовался надсмотрщик?)
Температура теперь была невысокой, 37,3 С°. Больной жаловался на общую слабость. Осмотром установлено: истощение, кожные покровы бледные, отечность на ногах. Диагноз: Дистрофия, отечная болезнь.
В истории болезни, подписанной врачом Степановой, подробнее:
«Жалобы больного: жар, боли в груди, кашель, одышка, понос три раза в день, плохой аппетит, сильная слабость. Болел 7 дней. Объективные признаки болезни – язык обложен, живот мягкий, состояние тяжелое, больной ослаблен, истощен, кожа бледная. В легких справа в нижней доле дыхание с бронхиальным оттенком, тоны сердца глухие. В прошлом болел малярией».
Поставили банки, дали таблетки, назначили 2-й стол (?), молоко.
Было поздно…
26 января 1943 года, в 7 часов утра, Николай Иванович Вавилов скончался.
30 января был составлен акт судебно-медицинской экспертизы. Его почему-то оказалось недостаточно: 5 февраля датировано «Заключение» о смерти Н.И.Вавилова.
В обоих документах в пункте первом причиной смерти названа пневмония. О дистрофии и истощении не упомянуто. Оба документа подписаны одним и тем же лицом, но в первом случае это Судебно-медицинский эксперт Резаева, а во втором Старший судебно-медицинский эксперт Резаева. Уж не получила ли она повышение за политически правильное заключение о смерти Вавилова?
Горькой насмешкой в обоих документах выглядит второй пункт:
«Смерть ненасильственная»
[881].
Часть седьмая
Брат Сергей
Дневники
1.
Когда я писал свою первую книгу о Николае Вавилове, я знал, что его брат Сергей Иванович вел дневники. Мне хотелось заглянуть в них хоть одним глазом, но его сын Виктор Сергеевич никого к ним не подпускал на пушечный выстрел.
После кончины Виктора Сергеевича, в 1999 году, табу было снято. Но потребовался еще многолетний труд составителей, комментаторов, редакторов, чтобы привести дневники в порядок, расшифровать, перевести многочисленные записи на разных языках, прокомментировать… Вторая половина дневников увидела свет в 2012 году, первая в 2016-м – оба тома в серии «Научное наследство», основанной Сергеем Ивановичем Вавиловым
[882].
Первые дневниковые записи были сделаны Сергеем в 1904–1905 годах, в 14 лет, но позднее он их уничтожил, посчитав глупыми и наивными. «Настоящий» дневник начал вести в 1909 году. Вел – с перерывами на годы и десятилетия – до последних дней жизни.
В раннем детстве Сергей был очень религиозен. Потом стал скептиком, материалистом, снова скептиком. Отношения с Богом до конца дней у него были сложными.
На улицах Пресни он рос и развивался под защитой кулаков и под сильным влиянием старшего брата Николая.
Учился в том же коммерческом училище – на три класса младше. В сарае они вместе ставили опыты, собирали гербарии, пытались выяснить, как зимуют лягушки…
22 сентября 1947 года Сергей Иванович вспоминал: «Сначала мир полон духовного. Бог, черти, лешие, всё живое, мир дышит, в нем опасно, но радостно жить. Потом “научное мировоззрение": Мечников, Геккель, Тимирязев, Бюхнер, еще позднее Мах. Вдохновение критики и разрушения, первые шаги Эпикура и Лукреция»
[883].
