Это из письма Викуше, шурину, видному архитектору, человеку влиятельному. «Мне кажется, что твое письмо к т. Сталину или т. Молотову по поводу брата могло бы иметь некоторое значение. Но, конечно, решай, как находишь более правильным».
Что более, что менее правильно?
Давить на компетентные органы через высшие инстанции рискованно: можно вызвать огонь на себя, а положение арестанта только усугубить.
«Событие крайне тяжелое, и я и Олюшка совсем выбиты из колеи»
[893].
Письмо Викуши датировано 20 октября. Адресовано не Сталину и не Молотову, а А.А.Андрееву – секретарю ЦК, курировавшему сельское хозяйство.
«Глубокоуважаемый Андрей Андреевич,
препровождаю Вам письмо, полученное мною от жены академика Николая Ивановича Вавилова – Елены Ивановны Барулиной-Вавиловой.
Арест Н.И.Вавилова явился для меня полной неожиданностью.
Я близко знаю Н.И.Вавилова более 20 лет. На моих глазах он вырос в крупнейшего советского ученого с мировым именем. Знаю его как честнейшего советского гражданина, с громадным энтузиазмом и полной преданностью отдававшего свои силы на служение советской науке и Родине.
Поэтому поддерживаю просьбу жены Н.И.Вавилова о Вашем содействии в скорейшем выяснении дела Н.И.Вавилова.
Депутат Верховного Совета Союза ССР В.А.Веснин»
[894].
Письмо обнаружил в следственном деле Н.И.Вавилова В.А.Гончаров. Значит, от Андреева его по каким-то ступеням спустили к Хвату. Влияния на «скорейшее выяснение дела» оно оказать не могло. Холостой выстрел.
4.
Величественная архитектура града Петрова для Сергея Ивановича всегда была источником эстетического наслаждения и успокоения. Она чем-то напоминала Италию, вызывала особое горделивое чувство. Теперь «город с его домами, памятниками, петербургскою красою кажется гробом повапленным, а люди мертвецами, еще не успевшими залезть в гроба».
Гроб повапленный — это то, что снаружи покрашено, блестит, а внутри мертво и гнило.
Запись сделана 1 сентября 1940 года.
Ровно год назад, через неделю после заключения пакта Молотова – Риббентропа, германские войска вторглись в Польшу с запада, через две недели Красная армия вошла с востока. Разгромленная Польша уже поделена между Германией и СССР. «Присоединены» три страны Прибалтики, Бессарабия. Прошла зимняя война с Финляндией. На Западе войска Вермахта захватили Бельгию, Голландию, капитулировала Франция, бомбы падают на Лондон… «Сегодня год войны, – записал Сергей Иванович. – Она кажется такой же неизбежной, как осенний дождь и сентябрь. Как трудно, как тяжело жить и как хотелось бы незаметно и сразу умереть».
13 сентября, Ленинград: «Смотрю в стекло на письменном столе, в своем отражении узнаю Николая. Словно привидение. Так это страшно».
18 сентября, Москва: «В эти жуткие дни я отчетливо ощутил, что старею. До сих пор почти всегда казался себе самому почти мальчишкой. Старею, чувствую почти полное оскудение творческих стимулов, беспомощность, бездарность и слабость. Люди кажутся манекенами, мало отличными от кузнечиков и автомобилей, война не ужасней обвала и грозы. Одервенение, окаменение. Сам для себя превращаюсь в предмет неодушевленный. При таких условиях жить – трудная задача».
Летом 1940 года покончил с собой академик С.Д.Рождественский, один из крупнейших физиков-оптиков, близкий Сергею Ивановичу человек. Годом раньше умерла его жена, и он решил, что дальше жить не стоит. Сказано – сделано. Привел в порядок свои бумаги и – застрелился. В архиве Академии наук Сергей Иванович просмотрел его «рукописные остатки».
22 сентября, Ленинград: «Вот это попадание в архив и есть псевдобессмертие. Может быть, десятки и сотни лет будут лежать эти записные книжки, письма, пока какому-нибудь архивному юноше не понадобиться сделать диссертацию “по неизданным материалам”. Кости на кладбище, нечитаемые статьи в библиотеках, да вот эта архивная коллекция – всё, чем можно заманивать. Да и это в немногих случаях. Для уничтожения последних следов есть бомбы с аэропланов, как в Лондоне, или обыск, как у брата». (Словно заранее знал, что изъятые при обысках материалы Н.И.Вавилова будут уничтожены.) «В осеннем городе сквозь клодтовских коней, колонны адмиралтейства и петропавловский шпиль узнаю первородное лесное болото <…> “дух” города сливается с сладковатым гнилым запахом ленинградских кладбищ, люди кажутся временными актерами, шагающими как куклы между небытием до рождения и небытием после гроба».
Таков теперь для него град Петров, который так завораживал его еще недавно!
Мысли о судьбе Д.С.Рождественского и брата Николая тесно переплетаются. 15 апреля следующего, 1941 года находим такую запись: «Перелистывал биографию Д.С. Когда всё кончено, с горы вниз видно, что вся такая жизнь была направлена на подъем рода человеческого. Это было идеальное звено общественной машины. А это так плохо понимали. <…> Ужас судьбы Николая висит как зловещее страшное облако надо всем».
17 октября, Москва: «Бегут, бегут дни. Третий месяц со дня ареста Николая».
14 ноября, Москва: «Как однозначная длинная, длинная нота, ужасная, безысходная, тянется все то же. Жить, “изображать” жизнь трудно и мучительно. Исчез и пафос, и самолюбие. <…> Спасти может только увлекающая работа, творчество. Его нет; отупение, мучительное раздирающее созерцание».
21 ноября в Москве, в Доме ученых, конференция по атомному ядру. В ФИАНе сильный отдел ядерной физики. Хотя директор – не ядерщик, он хорошо сознает важность этого направления, много делает для его развития. С каким всепоглощающим интересом он еще полгода назад слушал бы доклады, рассматривал экспонаты, обсуждал научные проблемы. Теперь мысли его далеко. Он видит только тоскливую «борьбу самолюбий», «змеиные улыбки», слышит «завистливый хохот». «Такого состояния никогда еще не испытывал, но в таком состоянии очень легко умереть».
Легко умереть…
Но – не умирается!
Здоровье за последнее время поправилось. С весны, когда лег в больницу, он бросил курить, санаторное лечение тоже пошло на пользу, физически он окреп.
Насмешка судьбы?
Или шутки Мефистофеля?
Черт дьявольски хитер, жесток, саркастичен. Убил сестру, надругался над братом, самого Фауста лишил творческих потенций, которые еще недавно были так высоки. Жизнь лишил смысла, загнал в пятый угол, а выходы перекрыл, даже – в смерть. Смерть – это выход: она решает все проблемы. Но Мефистофель только язвительно ухмыляется…
31 декабря Сергей Иванович подводит годовой баланс: «Кончается год, который был для меня самым тяжелым до сих пор в жизни. Тяжелым по безысходности, по нелепой безнадежности и по отсутствию сопротивляемости у меня. Развивающийся с каждым месяцем все сильнее “материалистический объективизм” спасает от последнего отчаяния и самоубийства. На будущее начинаю смотреть так же просто, спокойно и хладнокровно, как “смотрит” камень на пыльной дороге, или Луна. Окаменение, окостенение – это результат года и самозащиты».
