Книга Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время, страница 42. Автор книги Семен Резник

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время»

Cтраница 42

Отношения Вавилова с Бэтсоном скоро переросли в личную дружбу. Чем ближе они становились, тем большим пиететом проникался Николай Вавилов к новому шефу. Широта его интересов была поистине безгранична. Он, например, хорошо разбирался в живописи, коллекционировал книги по искусству. (Через много лет, приехав в СССР, он купит несколько книг по русской иконописи; вывезти их не сможет из-за таможенных ограничений; Николаю Ивановичу придется добывать специальное разрешение и затем посылать их ему в Англию.)

Когда подошло Рождество, Бэтсон пригласил Николая к себе домой, хотя традиционно англичане проводят праздник в тесном семейном кругу. Бэтсон, видимо, понимал, как одиноко должно быть его русскому другу вдали от родины в тихие праздничные дни, тем более что Екатерина Николаевна недолго оставалась при муже: она ездила по стране, изучала британское кооперативное движение. И не только изучала, но и докладывала о кооперативном движении в России.

Обнаружена любопытная вырезка из какой-то – вероятно, дублинской газеты 1914 года: фотография Екатерины Сахаровой-Вавиловой с подписью (на полях перевод рукой самой Кати): «Лэди, показанная на этой фотографии, – мадам Вавилова (из России), которая была знаменитым визитером на Дуб[линском] конгрессе, на кот[ором] она докладывала в пятницу утром» [57]. Речь идет о конгрессе кооператоров.

Николай с благодарностью принял приглашение Бэтсона, но скоро почувствовал себя не в своей тарелке. Обсуждать за праздничным столом научные проблемы было неуместно, а вести изысканный светский разговор Вавилов не умел, да и английским языком владел еще не свободно. Беседа не клеилась, всем было неловко. Николай чувствовал себя лишним в семье Бэтсона, но не мог придумать благовидный предлог, чтобы поскорее уйти. Случай этот оставил у него неприятный осадок, он дал себе зарок – никогда никому не навязываться, не быть в тягость.

Но расположенность к нему Бэтсона не уменьшилась. Она переросла в симпатию ко всей русской науке. В 1925 году, приехав в Советский Союз, Бэтсон не только выразил готовность обучать в своем институте молодых научных работников из СССР, но и предоставлять им стипендии, что в то время было немаловажно.

А пока, в Англии, Бэтсон был «постоянно готов словом и делом помочь русскому исследователю».

Хотя работу по иммунитету растений Вавилов вел вполне самостоятельно – здесь в серьезной помощи он не нуждался, – общение с Бэтсоном и его сотрудниками было для него бесценным. Он попал в атмосферу напряженных интеллектуальных поисков, причем в области наиболее общих, принципиальных проблем науки о наследственности. Этим воздухом он дышал с упоением; позднее назвал бэтсоновский институт «Меккой и Мединой генетического мира».

В Бэтсоне был неукротим дух бунтарства, дух неудовлетворенности состоянием современной ему науки. Такую неудовлетворенность Максим Горький назвал «тоской по истине» и говорил, что «нет силы более творческой». Николай Иванович Вавилов считал главным, что определило место Бэтсона в биологической науке, это его постоянный критицизм по отношению к новым и старым воззрениям. Возражения Бэтсона, всегда меткие и глубокие, стимулировали творческие искания. В статье, посвященной памяти учителя, Вавилов особенно подчеркивал его умение критически подойти к любой, казалось бы, решенной проблеме.

«В научной работе Бэтсона характерным является, помимо точности экспериментирования, отчетливости, исключительный идеологический скептицизм, – писал Вавилов, – умение необыкновенно ярко, по существу вскрыть ошибочность представлений, умение подходить к проблемам по существу, умение брать наиболее интересное и наиболее существенное».

Думается, не от небрежности стиля троекратно повторено в этой фразе слово существо, существенное. В умении проникнуть в существенное Вавилов видел существо научного дарования Бэтсона. И много существенного взял у нового своего учителя. Духом скептицизма он проникся еще в Петровке, в особенности благодаря Прянишникову, который приучал учеников верить исключительно фактам и не забывать, что рассуждения, выходящие за их границы, какими бы стройными и безупречными они ни казались, всегда оставляют место сомнениям.

Характерно «Письмо из Англии», которое Вавилов прислал в «Вестник сельского хозяйства», побывав на съезде Британской научной ассоциации. Его внимание привлек доклад профессора Б.Мура с длинным названием: «Синтез органического вещества неорганическими коллоидами в присутствии солнечного света в связи с вопросом о происхождении жизни». Доклад был заслушан на совместном заседании биологов, химиков и физиков; его название невольно приковывало всеобщее внимание.

Чарльз Дарвин, воздвигнув монументальное здание эволюционной теории, показал, как постепенно происходило развитие жизни на Земле – от простейших организмов до высших растений и животных, включая человека. Но ни в одном из своих трудов он не упоминал о происхождении жизни, то есть о том, как же возникли первичные простейшие организмы. В этом «упущении» таилась большая мудрость великого натуралиста. Научных данных для решения вопроса о происхождении жизни не было, а строить воздушные замки было не в духе Дарвина. Интригующий вопрос он сознательно оставил за гранью своих исследований.

Между тем задолго до Дарвина, еще с античных времен, было распространено убеждение, что простейшие организмы возникают самопроизвольно из неживой материи. Как ни странно, такое убеждение уживалось с верой в неизменяемость биологических видов, созданных актом божественного творения. В XIX веке было поставлено немало остроумнейших опытов, в которых живые клетки самозарождались в лабораторных пробирках и колбах. Потребовался гений Луи Пастера, чтобы доказать, а затем отстоять в острой полемике, что простейшие организмы «зарождаются» только тогда, когда не соблюдаются правила чистоты эксперимента. Попросту говоря, экспериментаторы плохо стерилизовали свои пробирки или плохо их изолировали от заносов извне. При правильной постановке опыта в стерильной среде клетки не возникали. Клетка только от клетки! Таков закон живой природы, как его сформулировал немецкий последователь Пастера, врач и биолог Рудольф Вирхов. Вопрос о том, каким образом и при каких условиях возникла самая первая клетка, оставался (и до сих пор остается!) открытым.

И вот на заседании Британской научной ассоциации Николай Вавилов слушает доклад ученого, утверждающего, что он нашел разгадку возникновения жизни!

«Доклад Мура, – писал Вавилов, – вызвал горячую полемику со стороны физиков, химиков и физиологов <…>. Критика главным образом была направлена на широкие обобщения, не затронув существа доклада, громадное значение которого не отрицалось и оппонентами» [58].

Вот как он мыслил!

Докладчик сообщил важные факты, они интересны и значимы, а его далеко идущие обобщения – это не существенно, не в них существо доклада!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация