Илья Иванович поправил свое материальное положение, женившись на не знатной, но богатой невесте: дочери Льва Неваховича – удачливого коммерсанта и талантливого литератора.
Невахович был одним из трех первых евреев, поселившихся при Екатерине Великой в Петербурге. По закону евреям в столице жить не дозволялось, но просвещенная императрица любила полиберальничать и на это нарушение закрыла глаза.
Лев Невахович известен как зачинатель русско-еврейской литературы, то есть автор первого произведения на русском языке на еврейскую тему: «Вопль дщери иудейской».
Он призывал русское общество к справедливости и милосердию к его соплеменникам, страдавшим от злобных наветов и несправедливостей. Позднее Невахович крестился и отошел от еврейской тематики. Его веселые, искрометные комедии с успехом шли в столичных театрах, Неваховичи были приняты в высшем обществе, его миловидная дочь Эмилия пользовалась успехом на балах, однажды танцевала с Пушкиным. Поэт спросил очаровательную партнершу, как ее зовут; она ответила: «Мила».
– Как вам идет ваше имя! – любезно заулыбался поэт, возможно, тотчас забыв о своем комплименте, но Эмилия Львовна помнила о нем до конца жизни, рассказывала детям, он стал семейным преданием, как отрубленный нос Спотаря Милешту.
Похоже, что Илья Иванович женился на Эмилии не только из-за богатого приданого. Всё шло бы хорошо, если бы не пагубная страсть к карточной игре. Не с него ли и ему подобных Пушкин рисовал Германна в «Пиковой даме»?
От приданого жены с годами ничего не осталось, жить в Петербурге с должным для светского офицера размахом стало невозможно. Пришлось выйти в отставку и поселиться в своем родовом имении Панасовке, в Харьковской губернии. Сыновей своих, старшего Ивана (названного в честь деда по отцовской линии) и младшего Льва (названного в честь деда по материнской линии), оставили в частном пансионе, дочь взяли с собой. В Панасовке родился четвертый ребенок, Николай, после него уже детей иметь не хотели. Но, как я писал в книге о младшем Мечникове, «3 мая 1845 взял и возвестил победным криком о своем появлении на свет божий Илья. Это был его первый своевольный поступок»
[89].
Однако неукротимым своеволием Лев Мечников превосходил даже младшего брата.
Болезнь тазобедренного сустава, перенесенная в детстве, сделала его инвалидом, но хромота не мешала ему мотаться по свету, драться на дуэлях, убегать из дому – то в Молдавию, чтобы захватить трон (!), то в Севастополь – спасать отечество во время Крымской войны. Из гимназии его исключили за независимый нрав. Он посидел над книгами пару месяцев и экстерном сдал экзамены за гимназический
Резник С.Е. Мечников. М.: Молодая гвардия, 1973. С. 23. (ЖЗЛ) курс. В Харьковском университете связался с революционными кружками и после первого курса был удален, – к счастью, без волчьего билета. В Петербурге он поступил в Медико-хирургическую академию, параллельно в университет и в Академию художеств, а приватно изучал иностранные языки. За два года он освоил десяток европейских и несколько восточных языков. В это трудно поверить, но так говорят его биографы. Когда появилась возможность присоединиться к дипломатической миссии, он бросил учебу во всех трех высших школах и отбыл в Константинополь, оттуда в Афины, затем в Иерусалим. Мир посмотреть, себя показать, кое-что зарисовать.
Он преуспел в том, и в другом, и в третьем.
Начальника миссии генерала Б.П.Мансурова он высмеивал в едких карикатурах – ими полнился его дорожный альбом, который он не таил от окружающих. Приятелю, который на него настучал, Мечников влепил пощечину, вызвал его на дуэль, из миссии его уволили.
Устроившись торговым агентом в какую-то русскую компанию, он продолжал «смотреть мир», путешествуя по Балканам и Ближнему Востоку. Потом порвал с компанией и уехал в Италию. Оттуда писал родителям: «Теперь я определенно знаю, что создан быть только художником. И никакие силы мира не заставят меня покинуть родину Тициана»
[90].
Однако Тициану он изменил с… Джузеппе Гарибальди и его тысячей отчаянных молодцов. В Италии шла борьба за независимость и объединение страны. Лев Мечников в стане борцов за правое дело.
«Как пишут итальянские историки, “командуя артиллерийской батареей в битве при Вольтурно 1 октября 1860 года, лейтенант Мечников успешно отражал атаки неаполитанской пехоты, а когда кончился боезапас, поднял гарибальдийцев в контратаку, но был сражен осколками вражеского снаряда”. Его выходили французские врачи, которых нанял Александр Дюма, ставший Мечникову другом»
[91].
На фоне приключений хромоногого беса романы Дюма выглядят скучными бытовыми хрониками.
Как только в Италии воцарился мир, Лев Мечников переехал в Швейцарию, познакомился с Герценом и Бакуниным, вступил в Первый интернационал – в секцию анархистов.
В Россию ему путь закрыт: в секретных депешах его характеризуют «республиканцем, красным, опасным человеком». Зато в ведущих российских журналах, под разными псевдонимами, нарасхват идут его корреспонденции, рассказы, повести, статьи.
Гонорары, однако, приходят нерегулярно, они мизерны. А у него семья: жена и удочеренная падчерица. Жить все труднее, грозит нищета. Как быть?
Лев Мечников не из тех, кто терпеливо распутывает гордиевы узлы, он их рубит сплеча. Новое дерзкое решение – освоить японский язык и ехать в Японию! Через полгода он в Токио: преподает русский язык, общается с японцами из разных слоев общества, ездит по стране, вбирает впечатления, собирает сведения о географии, истории, экономике, политическом устройстве, бытовой жизни народа. Результат двухлетнего пребывания в Стране Восходящего Солнца – труд объемом в 700 страниц: «Японская империя».
Туберкулез легких заставляет Льва Мечникова вернуться в Европу. Но не обратным путем – это неинтересно! – а через Тихий океан в Сан-Франциско; оттуда по железной дороге – в Нью-Йорк; оттуда через Атлантику, завершая кругосветное путешествие. По пути заканчивает монографию о Японии.
Вернувшись в Женеву, Лев Мечников познакомился со знаменитым географом и убежденным революционером-анар-хистом Элизе Реклю. Реклю тоже изгнанник, но не из России, а из Франции. И путешественник, объехавший, точнее сказать, обошедший на своих двоих полмира.
Неутомимый труженик и блестящий стилист, Реклю издавал ежегодно по толстому тому «Всемирной географии» – 19 томов за 20 лет! Он помог Льву Мечникову издать «Японскую империю», а тот помогал в подготовке томов «Всемирной географии».
Стараниями друзей и особенно Реклю Лев Мечников становится профессором географии и статистики Лозаннского университета. Параллельно с чтением лекций он пишет книгу «Цивилизация и великие исторические реки».
