Не менее интересной и полезной была встреча со шведским генетиком и селекционером Нильсоном-Эле. Скромная, почти аскетическая обстановка, в которой ученый жил и работал, контрастировала с размахом его исследований, глубиной теоретического мышления, «умением проникать в суть явлений». Сорта пшеницы, выведенные Нильсоном-Эле, по урожайности в полтора раза превышали местные сорта. Таков был результат планомерной работы, базировавшейся на законах генетики.
Желая выслушать критику Нильсона-Эле, Вавилов изложил ему свои взгляды на селекционную работу в России. Разгорелся спор. Подводя итог этой встрече, Вавилов писал: «Проблем перед Россией больше, чем перед Швецией. Генетиков же еще меньше, чем в Швеции. Надо закаливать себя, вооружиться с ног до головы и суметь сделать то, что кажется таким нужным и для России и, пожалуй, для всего мира. Итак (это адресуется всем), вооружайтесь языками, знанием литературы, строгой критикой к самим себе и другим. Поведем штурм».
И в другом письме: «Но сила еще есть, есть дерзость, сознание возможности борьбы и победы. В целом перед нами всеми – огромные, интересные, нужные России и всему миру задания. Бродя по свету, и обходя весь мир (по самым вершинам), и критикуя самого себя и свою работу – привезу уверенность пути. Год отчаянно трудный, стиснув зубы, не обращая внимания на вьюгу, попробуем держаться прямого пути».
Вавилов вернулся в Петроград не в январе 1922 года, как планировал, а в конце марта, и его письма сразу же стали походить на «рапорты с поля сражения». Так их воспринимал Д.Н.Бородин, а Вавилов ему пояснял: «Здесь почти каждую неделю приходится иметь дело с фронтами. Сейчас ведем фронт по линии получения здания с маленьким участком под Центральную опытную станцию. О результатах боев уведомлю в свое время»
[196].
Время собирать камни
1.
Центральная опытная станция Отдела прикладной ботаники располагалась в Детском Селе (бывшем Царском). Как помнит читатель, в декабре 1920 года вавиловскому Отделу была предоставлена бывшая усадьба великого князя Бориса Владимировича. Эта усадьба и земельный участок, как мы помним, сильно содействовали тому, что Вавилов принял окончательное решение – переезжать в Петроград и взять на себя руководство Отделом прикладной ботаники.
Однако бывшая резиденция великого князя не пустовала: ее прихватизировал Наркомат просвещения. «В течение четырех последних лет основные здания были заняты товарищами», – с ядовитой иронией писал Вавилов Бэтсону
[197]. На то, что усадьба официально передана Отделу прикладной ботаники, «товарищам» было наплевать. Бои приняли затяжной характер. В конце концов «товарищи» согласились очистить помещение, потребовав отступные – миллиард тогдашних рублей! Вавилов сам не понимал, как сумел достать эту сумму (сумма, впрочем, по тем временам была умеренная: тысячи рублей соответствовали дореволюционным копейкам).
Не менее срочной и важной была битва за легализацию Нью-Йоркского отделения. Вавилов еще был в Западной Европе, когда Бородин стал бомбардировать его сообщениями, что оставленные ему деньги иссякают, он должен будет прекратить операции. Вернувшись в Питер и едва распаковав чемоданы, Вавилов едет в Москву К счастью, к его американской поездке здесь большой интерес. Он выступает с докладами в Наркомземе, в Петровке, в разных научных и хозяйственных организациях. И не упускает случая рассказать о созданном им Нью-Йоркском отделении, подчеркнуть важность и полезность того, что им уже сделано и будет сделано в ближайшее время. Рассказать было о чем, ибо от Бородина шли грузы с семенами, литературой, оборудованием. Вавилов мог с чистой совестью говорить и писать: «Нью-Йоркское отделение оправдало блестяще свое существование. Им собрано со всех штатов Америки и частью из других стран огромное количество сортов растений и переслано в Россию, собрана огромная литература со всех опытных станций, установлено общение не только с Соединенными Штатами и Канадой, но и с другими странами. В полном смысле слова оно сыграло роль для русских опытных и сельскохозяйственных учреждений окна в мир»
[198].
Союзником Вавилова в Наркомземе стал начальник Отдела защиты растений (ОЗР) Алексей Митрофанович Пантелеев. Пантелеев был сыном генерала, поступил в Петровку после окончания Кадетского корпуса – в том же 1906 году, что и Николай Вавилов, так что они были дружны со студенческих лет
[199]. В бюрократической неразберихе того «исторического момента», при тотальном безденежье, на балансе ОЗР оказались избыточные валютные средства, и Пантелеев охотно предоставил их для Нью-Йоркского отделения. 19 апреля Николай Иванович сообщал Бородину еще об одном выигранном сражении: «Я уже писал и телеграфировал Вам о том, что удалось закрепить Нью-Йоркское отделение прикладной ботаники на весь 1922 год из кредитов Наркомзема в сумме 26 тысяч золотых рублей. Эта сумма сравнительно большая, больше той, которую мы с Вами намечали в Нью-Йорке, и ее с избытком должно хватить на Ваши поездки в Аляску, Канаду, Перу, Чили и Москву. Одним словом, Вы счастливейший человек из смертных»
[200].
Правда, он тут же предостерегал от «головокружения от успехов», напоминая, что счастье бывает обманчиво и недолговечно: «Я не могу Вам при настоящих условиях гарантировать прочное существование Нью-Йоркского отделения и на 1923 год. Финансовое положение в России отчаянное, и возможно, что с июня-июля месяца большая часть казенных учреждений будет ликвидирована. Это обстоятельство учитывайте во всех Ваших построениях»
[201].
Ситуация менялась быстро, и 13 августа Вавилов уже писал, что вводит Нью-Йоркское отделение в смету на 1923 год, «но условие, без которого не соглашусь проводить смету, – “Полевые культуры Северной Америки”. Это книга, которая совершенно необходима и которая пополнит Вашу работу по интродукции»
[202].
В полушутливой угрозе коренилось то, что больше всего их разделяло.
Написав книгу «Полевые культуры юго-востока», Вавилов замыслил привлечь широкий круг ботаников и растениеводов для подготовки серии таких книг – по другим сельскохозяйственным регионам России, а в перспективе и всего земного шара
[203]. При первой же встрече он предложил Бородину подготовить книгу о полевых культурах Соединенных Штатов и Канады. Это задание он считал наиболее важным и не уставал напоминать о нем. Бородин был ошеломлен такой системой приоритетов. Позднее он писал:
