На протяжении XIX в. арифмометры становились сложнее. Уильям Сьюард Берроуз (дедушка писателя Уильяма С. Берроуза) сколотил целое состояние на запатентованной им в 1888 г. счетной машине. После появления первой лампочки Эдисона электричество стало общедоступным и способствовало революции в механике. Отныне развитие электромеханики означало, что каждый может складывать, вычитать, умножать и делить при помощи арифмометров. Однако для этого было необходимо быстро нажимать кнопки – весьма трудоемкая работа. Люди-вычислители все еще были ключевым элементом высшей математики.
Люди-вычислители – это служащие, разновидность клерков, которых нанимали специально для выполнения расчетов. Именно они производили вычисления для сборников математических таблиц. Без этих таблиц не могли обходиться статистики, астрономы, штурманы, банкиры, специалисты по баллистике – в общем, все, кому приходилось выполнять сложные вычисления. Ведь сложно и обременительно «на бегу» умножать или делить большие числа или возводить х в какую-то степень либо извлечь корень из большого числа. Проще было посмотреть результат в заранее посчитанной таблице. Эта система прекрасно работала годами. Египетский математик Птолемей пользовался математическими таблицами во II в. до н. э., в 1758 г. французские астрономы с помощью таких же таблиц и человеческого ума спрогнозировали появление кометы Галлея.
Однако с приходом индустриальной революции стало ясно, что нехватка вычислителей становится значительной помехой прогрессу и главной неприятностью математиков XIX в. Если бы сегодня кому-то пришло в голову нанять вычислителя, гендерный выбор был бы неограниченным. В XIX в. можно было нанять только мужчин. И лишь небольшое количество женщин обладало достаточным образованием в области математики, из них лишь некоторые могли найти работу за пределами дома. В те времена в США женщины не имели права голоса. Конференция в Сенека-Фоллз стала отправной точкой движения за права женщин, о которых нельзя было и думать вплоть до 1848 г. Однако до 1920 г. поправка к Конституции США не была принята. Движение суфражисток нашло поддержку множества мужчин, однако математики никогда не могли похвастаться политической активностью. В книге «Суфрагенты: как женщины прибегали к помощи мужчин, чтобы получить право голоса» (The Suffragents: How Women Used Men to Get the Vote) моей коллеге Брук Крюгер удалось увековечить мужчин, способствовавших установлению равноправия. Среди них некоторые были профессорами – истории, литературы, философии. Правда, не было ни одного профессора математики
[56].
XIX в. в США отмечен позорным клеймом – рабства. Черные мужчины и женщины могли бы работать в качестве вычислителей, стать эффективной частью рабочей силы, вместо этого их насильно превратили в рабов. Рабы не могли получать образование, их избивали, насиловали и убивали. В течении XIX в. цветное население страны повсеместно подвергалось исключению из высших учебных заведений и, таким образом, лишалось возможности стать частью интеллектуальной элиты. Рабство существовало вплоть до конца века: в 1863 г. Авраам Линкольн подписал Прокламацию об освобождении рабов, а в 1865 г. была принята 13-я поправка. Однако доступ к образованию был все еще ограничен десятилетиями, и многие говорили о том, что предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем удастся наконец добиться честного, равного и интегрированного образования по всей стране.
Независимо от того, осознавали это математики или нет, но у них и других ученых XIX в. был выбор. Он состоял в том, чтобы включиться в социальные перемены (в процессы эмансипации, уравнивания избирательных прав, слом классовых барьеров) и способствовать развитию трудовых ресурсов посредством доступа к образованию и обучению для тех, кто не был белым мужчиной из элиты. Другой вариант – создавать машины, которые могли бы выполнять рутинные работы.
Они создавали машины.
По правде говоря, они всегда будут создавать машины. Это то, что им действительно интересно, и то, каков – по сути – вектор развития их профессиональной деятельности. И действительно, тогда весь мир был охвачен изобретением новых устройств, которые использовали бы преимущества паровых двигателей, электричества и других удивительных достижений. Вероятно, было бы несправедливо ожидать, что математики также станут экономистами (не важно, насколько близкими кажутся эти сферы) и правозащитниками (такого термина в те времена и в помине не было). В старшей школе мне пришлось воспользоваться математическими таблицами на уроке тригонометрии; это было действительно тяжело, и я полностью согласна с тем, что машины упрощают сложные повседневные вычисления. Все это показывает, насколько глубоко на самом деле укоренен стереотип о белом мужчине в техноиндустрии. Столкнувшись с возможностью разнообразить и насытить сферу занятости людей, математики XIX в. пошли по пути создания машин, заменивших человека – с большой прибылью для капитала.
Заглядывая в эпоху Минского, можно заметить, как появившаяся дисциплина компьютерных наук наследует стереотипы математического сообщества того времени. Насколько Минский и его коллеги были невероятно изобретательными, настолько же они кристаллизовали технокультуру в качестве мужского братства миллиардеров. Математика, физика и другие «сложные» науки никогда не были гостеприимны к женщинам и небелым, технологии следуют этой тенденции.
История, которую физик Стефан Вольфрам рассказывает о Минском, демонстрирует едва уловимые гендерные настроения сообщества:
Марвин, которого я знал, совмещал серьезность с чудаковатостью. Практически по каждой теме у него было свое – нередко экстравагантное – мнение. Иногда оно было действительно интересным, а порой – просто необычным. Вспомнилось начало 1980-х гг., когда я приехал в Бостон и снял квартиру у дочери Марвина Маргарет (сама она тогда была в Японии). У нее была большая и ухоженная коллекция растений, и однажды я заметил, что у некоторых из них на листьях появились мерзкие пятна.
Поскольку я не разбирался в этом (и не было интернета, где можно было бы выяснить, в чем дело), я позвонил Марвину и спросил, что делать. А дальше последовала долгая дискуссия о возможности создания микророботов, способных прогнать паразитов. Это была, разумеется, удивительная идея, однако в конце беседы мне все же пришлось спросить: «Что же мне делать с растениями Маргарет?» – «О, думаю, тебе стоит поговорить с моей женой», – ответил Марвин
[57].
Представьте себе эту трогательную беседу: двое знаменитых ученых обсуждают наноботов, созданных, чтобы уничтожить бактерии. Хотя из моей головы не выходит мысль, что эти двое не представляли, как ухаживать за цветами. Вместо этого ответственность о заботе легла на жену и дочь Минского. Причем обе были вполне состоявшимися женщинами: его жена Глория Рудиш была успешным педиатром, а дочь Маргарет получила докторскую степень в МТИ и руководила несколькими компаниями, занимающимися разработкой ПО. Однако от женщин также ожидали, что они будут заботиться о растениях – эдакая незримая обязанность, которая не заботит мужчин.
