Дэвисон прошептал что-то Тренкелю, и тот, склонившись над Тревельяном, стал его осматривать. Отогнув рубашку, доктор раскрыл рану на правом плече.
– Пулю мы извлечем; большая потеря крови, но рана не опасная, – сказал он. – Я дам ему обезболивающее.
– Но сначала надо получить от него еще кое-какую информацию, – предупредил Дэвисон.
– Все, что он говорит, – смешно, – заявила Хелен, стараясь не терять самообладания. Она нервно оглянулась на Нуньеса, державшегося в глубине комнаты. – У него что-то сдвинулось в мозгах, и он несет всякую чушь.
– Вовсе нет, – сказала я. – Он говорит правду – возможно, впервые после долгого периода лжи.
У Хелен Харт был такой вид, словно она вот-вот опять накинется на меня, но она осталась на месте и лишь провела рукой по белокурым волосам. Думаю, именно тогда она поняла, что проиграла. Деваться ей было некуда. Но она была женщиной не того склада, чтобы броситься к ногам инспектора и умолять о пощаде.
– Скажите, что в вас осталось от женщины? – кинула она мне жестокие слова, желая уязвить. – Стоите тут, упиваясь своим благородством и могуществом, а ничего настоящего не чувствуете. Неудивительно, что у вас нет мужчины, который любил бы вас, – разве что этот ваш «друг». – Она показала неприличный жест Дэвисону.
Это было уже чересчур.
– Зато я не потеряла человека, который был моей единственной любовью, – парировала я, вытирая кровь с лица. – Это настоящая трагедия. Гай сознался, что был готов совершить убийство ради вас, но вы на самом деле никогда его не любили, не так ли? – Пора уже было раскрыть Тревельяну секрет, утаиваемый Хелен. – Человек, которого вы действительно любили когда-либо, – Эдмунд Фоссе.
При этих словах Гай округлил глаза:
– Фоссе? Но он же калека. Точнее, был калекой.
– Он даже мертвым остается мужчиной в гораздо большей степени, чем ты можешь стать, сколько ни проживи, – бросила Хелен, глядя на Гая.
– Хелен! Что такое ты говоришь? – произнес Гай. – Не могу поверить, что это правда. Я был готов умереть за тебя. Мы строили столько планов на будущее.
– Планы на будущее! – безжалостно расхохоталась Хелен. – Жить вместе долго и счастливо? С тобой?! У нас с тобой все было фарсом с самого начала.
– Но подожди… – Осознание правды, казалось, ранило его сильнее, чем пуля. Лицо его побледнело, как у мертвеца.
– Нет смысла скрывать что-либо теперь, когда… – Она посмотрела на безжизненное тело Эдмунда в инвалидном кресле. – Да, разумеется, я вышла бы за тебя, как мы договаривались, – сказала она Гаю. – Но через год-полтора мы с Эдмундом планировали избавиться от тебя – точно так же, как избавились от других, – стали бы свободны и поженились бы.
– Других? К-каких других? – выдавил Гай.
– От Говарда Винниата и миссис Брендел.
– Эдит? – Имя, казалось, застряло у него в горле, и он не сразу смог продолжить. – Боже! Ты собственноручно убила Эдит?! Как ты могла? И Говарда?
– Да! – Произнесла она с триумфом. – И не надо так лицемерно обвинять во всем одну меня. Ты соглашался, что это необходимо сделать.
– Но ты говорила, что найдешь какого-нибудь головореза из порта.
– Да, сначала я так и собиралась сделать. Но после того, как мы убили Джину в Лондоне, а потом разыграли комедию с девушкой на пароходе, я… мне показалось это захватывающим. А Эдмунд был отличным учителем.
Былое обожание, с которым Гай смотрел на Хелен, сменилось теперь ужасом и отвращением.
– Меня тошнит от тебя! – сказал он. – Значит, тебе нужно было всего лишь заполучить наследство Джины? Все это – только ради денег?! – Он попытался подняться – несомненно, желая прикончить Хелен, – но пронзившая боль вновь повалила его бесформенной кучей на пол.
– Что вы имели в виду, сказав, что Эдмунд был отличным учителем? – спросила я Хелен, хотя знала ответ. – Учителем чего?
– Искусства убивать, разумеется, – ответила она таким тоном, словно это было самым заурядным и естественным делом на свете. Лицо Нуньеса, который строчил в блокноте в своем углу, исказилось от ужаса. – Весь этот замысел с самого начала принадлежал Эдмунду, – продолжала Хелен. – Это он запланировал все, вплоть до мельчайших деталей. У него был блестящий ум. И он даже голодал, чтобы стать похожим на умирающего. Но этим его таланты не исчерпывались. Он был сказочным любовником, – да, да. Надеюсь, это видно в скульптуре «Радость соития», которая, как считал бедный Гай, прославляет его сексуальные достоинства.
– Но ведь… Я думала… как – этого не может быть – нет, нет… – неожиданно вмешалась Вайолет.
Все происходящее так ее поразило и парализовало, что она не могла вымолвить ни одной связной фразы.
– Бедняжка, – обратилась к ней Хелен. – Неужели ты всерьез верила, что Эдмунд любит тебя? Он лишь жалел тебя. И ты была, откровенно говоря, очень полезна. Подожди, как он называл тебя? Подсадная утка? Да, именно так.
Глаза Вайолет заблестели от слез, и она обрела наконец дар речи:
– Я все же не понимаю. Вы собирались пожениться? Эдмунд и вы?
– Ну да, я же сказала, – нетерпеливо бросила Хелен. – Мы собирались отделаться от Гая, я унаследовала бы его состояние, и мы с Эдмундом уехали бы на маленький остров в Карибском море или в какое-нибудь совсем экзотическое место вроде Занзибара или Танганьики. Во всяком случае, далеко отсюда.
– И вы верили, что вам это удастся? – спросила я.
Ее голубые глаза блеснули; обращенный на меня взгляд выражал странную смесь противоречивых чувств. Она напоминала своевольную девчонку, получающую выговор за незначительный проступок, которым втайне гордилась.
– Только не воображайте, что обладаете необыкновенными способностями, – заявила она мне вызывающе. – Нет никакой особой заслуги в том, что вы наконец поняли правду. Честно говоря, мне жаль вас. Вы целиком погружены в свои книги, живете жизнью других людей. Это какая-то жизнь, бывшая в употреблении, а не ваша собственная.
– Это уж слишком, – вступился за меня Дэвисон.
– Нет-нет, пусть выговорится, – остановила я его.
– Я полагала, что одно из главных качеств, необходимых писателю, – наблюдательность, – продолжила Хелен. – Если это действительно так, то вы, несомненно, неудачница.
– Вы правы, – ответила я, прокашлявшись. Говорить стало немного легче. – С самого начала были странности, которые я просмотрела. – Я повторила строчку из «Герцогини Мальфи». – Я тоже была ослеплена, когда вы разыграли эту сцену на пароходе, как в театре, и лишь впоследствии поняла, что с палубы «Джелрии» спрыгнула вовсе не Джина Тревельян.
В комнате стояла тишина, все смотрели на меня.
– С убийством Джины ваши планы несколько нарушились, не так ли? Вы хотели, чтобы оно выглядело как самоубийство, но Джина оказала сопротивление. Гай не случайно сказал, что все запуталось. Если бы полиция нашла ее тело, его заподозрили бы в убийстве. А вам, Хелен, Гай был нужен – точнее, нужны были деньги, доставшиеся ему после смерти жены. С одной стороны, нужно было избавиться от тела Джины, а с другой – без тела невозможно оформить передачу наследства – или, по крайней мере, можно было сделать это далеко не сразу. И тогда вам пришла в голову идея – безусловно, блестящая – найти женщину, которая сыграла бы роль Джины. Мне как-то вспомнилась глупая ссора между двумя малышами, Реймондом и Розалиндой, из-за одинаковых плюшевых медведей, а также приснившийся вскоре после этого сон, и это подсказало мне разгадку смерти Джины. Вы решили, что несчастная Сьюзен Саундерс прекрасно сыграет роль Джины на пароходе. Удобство этого плана заключалось в том, что вам не требовалось предъявлять тело, – вы были уверены, что его не смогут выловить из воды. А девушке вы, очевидно, дали атропин. Приняв его, она уверовала, что может летать.
