– Ах, как проницательно с вашей стороны! – резко бросила Хелен. – Ну да, Эдмунд достал для меня атропин и объяснил, как он действует и что позволяет сделать. В то утро я дала его этой девице – Сьюзен, вы говорите? Толстушка сидела в сундуке связанной, с кляпом во рту и ничего не ела с самого отплытия из Англии, так что средство быстро подействовало. Я вывела ее на палубу и нашептала в ухо, что она прима-балерина в составе Королевского балета и сейчас выступит перед самыми знатными и выдающимися людьми королевства. Фантастический бред, но она всему поверила.
– А после вы стали кричать, пытались якобы удержать ее от прыжка, – сказала я. – Тело вам было ни к чему, но нужен был посторонний свидетель ее смерти.
– И вы прекрасно сыграли эту роль, миссис Кристи, – саркастически заметила Хелен.
– Но какое отношение имеет ко всему этому Дуглас Грин? – спросил Нуньес, оторвавшись на миг от записей.
– Вы не объясните, миссис Кристи? – обратилась ко мне Хелен небрежным тоном, каким просят знакомого напомнить правила игры в бридж. – Вы, похоже, знаете все, что происходило, лучше меня.
– Мне неизвестны детали, – ответила я, – но я думаю, что Дуглас Грин узнал правду об Эдмунде Фоссе. – Все в комнате слушали меня с напряженным вниманием, и я чувствовала себя крайне неловко.
– А в чем заключалась эта правда, миссис Кристи? – спросил Нуньес.
Я колебалась, так как предпочла бы сообщить это Вайолет наедине, но инспектор не оставил мне выбора.
– Правда в том, что туберкулез у него есть, но в легкой форме, далеко не фатальной.
– Но ведь доктор Тренкель наблюдал за ним и определил, что надежды нет, – прошептала Вайолет. – Сам Эдмунд сказал мне это.
– Боюсь, это было обманом – не так ли, доктор? – обратилась я к Тренкелю, приглашая его объясниться.
– Да, боюсь, это так, – сказал Тренкель. – Эдмунду не грозила смерть, по крайней мере в ближайшие годы.
– Но я не понимаю… – заговорила Вайолет возбужденно. – Ему оставалось жить всего несколько месяцев, даже недель… Значит, мы все-таки могли пожениться?
– Пусть доктор объяснит, дорогая, – произнес ее отец успокаивающим тоном.
– Я не думал, что это кому-то навредит, – сказал доктор. – Боюсь, я был тогда в довольно трудном положении. Мистер Фоссе держал меня на крючке. Ему была известна кое-какая информация, которой он мог шантажировать меня. Он пообещал не раскрывать владельцам «Таоро» эту информацию, если я поставлю ему ложный диагноз. Такое предложение меня устраивало. Он ведь не просил у меня денег или долю в доходах, ему был нужен только диагноз неизлечимой формы туберкулеза. Он сказал, что это позволит ему избавиться от некой преследовавшей его женщины, не предпринимая каких-либо действий против нее. Что я мог иметь против?
– А что это за информация, которой вас можно было шантажировать? Выкладывайте начистоту, доктор, – потребовал Нуньес.
– Ну хорошо. Эдмунд знал, что я воровал драгоценности в «Таоро».
– В том числе жемчуг миссис Винниат?
– Да, а также изумрудную брошь и браслет с бриллиантами и сапфиром. Понимаете, у меня были долги из-за азартных игр, которые с годами только возрастали, и…
– Мы вернемся к этому позже, Тренкель, – сказал Нуньес. – Итак, миссис Кристи, вы говорили правду насчет кражи жемчужного ожерелья. Простите, что я вам не верил. Но откуда вы знали о сговоре между доктором и мистером Фоссе? И как это связано с Дугласом Грином?
– Я понимаю, вам трудно было поверить мне сразу, инспектор, – сказала я. – Ведь доктор Тренкель был уважаемым служащим «Таоро», спасшим, как вы сказали, не одну жизнь. Но снова и снова приходится признавать, что нельзя судить по наружности. Всегда надо думать, что лежит под внешним слоем любой, даже самой респектабельной личности. Что касается отношений между доктором Тренкелем и Эдмундом Фоссе… У меня возникли некоторые сомнения, когда я увидела, что история болезни Фоссе написана аккуратным почерком, совсем не таким неразборчивым, каким доктор Тренкель пишет обычно. Я нашла в библиотеке книгу, которая, несомненно, есть и у доктора, и убедилась: он просто переписал из нее несколько строк. Вроде бы незначительное упущение, а оказалось важной уликой. Я права, доктор?
Тренкель кивнул:
– Если бы я мог предвидеть, к чему все это приведет, я, конечно, ни за что не стал бы связываться с Эдмундом. Мне хотелось бы объяснить…
– Позже, позже, Тренкель, – прервал его Нуньес. – Сейчас нам надо разобраться в главном. Миссис Кристи, расскажите, пожалуйста, все, что вам известно по делу Дугласа Грина.
– У меня пока нет никаких доказательств, но полагаю, Грин узнал о том, что болезнь Фоссе не фатальна. Грина послала на остров разведывательная служба в качестве секретного агента, чтобы выявить людей, занимающихся подрывной деятельностью. Он, несомненно, стал расспрашивать Фоссе о причинах его симуляции и тем самым подписал себе смертный приговор. Фоссе убил его и перетащил в пещеру недалеко от своего дома, где постарался придать ему вид жертвы оккультного ритуала, для чего начал процесс мумификации, покрыл тело Грина «драконьей кровью» и оставил рядом фигурку Тибисены. Все это должно было бросить тень подозрения на Джерарда Гренвилла.
– Ах вот почему вы вели себя так странно, когда были у меня в гостях! – дошло наконец до оккультиста.
Но я не могла смотреть на него спокойно. В моих глазах он был если не убийцей, то столь же отталкивающим монстром.
– Фоссе нашел применение крови, выкачанной из тела Дугласа Грина, – продолжила я. – Он смачивал ею носовые платки, чтобы создать иллюзию, будто кашляет кровью, как умирающий. Я не удивилась бы, если бы после того, как у него кончился запас крови Грина, Эдмунд ранил бы себя и набрал в пузырек собственную кровь. Он прикидывался невинным очень талантливо. Кому придет в голову заподозрить инвалида?
– А почему убили Говарда Винниата и Эдит Брендел? – спросил Нуньес.
– Бывают детали столь незначительные, что мы их не замечаем, а если замечаем, то отбрасываем как не представляющие интереса, – сказала я. – Эти детали – обрывки разговоров, отдельные услышанные фразы, замеченные уголком глаза сцены – проплывают в глубине нашего сознания, как облака на горизонте. Так и я не обратила внимания на некоторые факты, посчитав их слишком мелкими и несущественными. Вам может показаться, что меня сейчас занесло в сторону, но это не так. С Говардом Винниатом вышло вот что. Он был обуян страстью протоколировать все, что происходило вокруг, и обратил внимание на вес сундука Гая Тревельяна: при погрузке на пароход в Саутгемптоне он был так тяжел, что лица грузчиков, тащивших его, покраснели, как свекла. Тревельян – геолог, и его объяснение, что он везет образцы горных пород, ни у кого не вызвало подозрений. Однако при разгрузке в Лас-Пальмасе сундук был пуст. Дело в том, что в сундуке лежала бедная Сьюзен Саундерс, которую усыпили, чтобы не шумела. Во время первого же обеда в «Таоро» Винниат, очевидно, сказал что-то Тревельяну о разнице в весе сундука, – я обратила внимание, как Гай изменился в лице, но решила, что Винниат со свойственной ему бесцеремонностью неудачно высказался по поводу Джины и ее самоубийства. Эдит Брендел во время пикника также бросила вызов судьбе, сделав замечание о багаже Тревельяна и не сознавая всего значения сказанного. От нее тоже пришлось избавиться, не так ли, мисс Харт?
