Я в полудреме, в своей палате. Почти сплю… и в то же время чувствую, что в комнату кто-то входит. Открываю глаза и замечаю какую-то незнакомую медсестру.
Медсестра и медсестра, снова закрываю глаза, жду, пока уйдет, чтобы снова нырнуть в свой любимый сон, где есть Эва и Веста. Я к ним хочу, когда бодрствую — меня всё время к ним тянет, поэтому бодрствую я недолго.
Медсестра проверяет аппарат, контролирующий показатели моего сердца. Потом поправляет мне подушку и… вдруг скользит губами по моей щеке.
— Какого… — Я открываю глаза, собираюсь выругаться матом и отчего-то замолкаю на полуслове.
— Извини, думала, ты спишь… — тянет женщина сдавленным голосом.
Не убегает, становится возле моей кровати, переминается с ноги на ногу, словно ей жутко неловко. Она в возрасте — лет пятьдесят, а то и больше, волосы спрятала под белую медсестринскую шапочку, лицо приятное, круглое, смутно знакомое, особенно глаза. Большие, карие, обрамленные густыми ресницами, края чуть опущены… Черт, я ведь знаю эти глаза, вижу их каждый день, когда смотрюсь в зеркало, мои глаза…
У нее мои глаза.
— Мама… — тихо шепчу.
Я слишком давно не произносил это слово. Оно будто разъедает губы. Чуждо мне. В моей жизни мамы нет, она — призрак далекого прошлого.
— Да, мой сыночек, да, мое солнышко… — говорит она дрожащим голосом.
Смотрю на нее внимательнее и вижу, что трясется не только голос — руки, губы, вся она.
— Зачем ты пришла… — шиплю ядовитым тоном.
— Ну как я могла не прийти… Тебя же ранили, ты же тут почти… — она замолкает, резко закашливается, и выдает почти нормальным голосом: — Владислав писал, тебе нужна была кровь для переливания. Потом кровь нашли, он дал отбой, но я всё равно приехала, не могла не приехать…
— Тебе писал отец?! Куда?
— Много лет назад, когда ты был еще подростком, я оставила ему свой е-мейл, так, на всякий случай… сохранил.
— Не верю… — смотрю на нее прищурившись.
Отец ненавидит ее всеми фибрами души. Должен был вконец отчаяться, чтобы решиться на такой шаг, но я-то выжил, со мной всё хорошо.
— А почему мне нельзя написать? Я же твоя мама… — стонет она.
Не понимает? Или считает, что ничего плохого не сделала?
— Ты предательница! Ты нас бросила… ты…
И тут я громко закашливаюсь. Кашлять больно... Мне многое теперь больно, и я морщусь, сжимаю кулаки.
— Тихо, тихо, мой хороший, пожалуйста, не волнуйся!
— Пошла вон! — шиплю со свистом.
Она поджимает губы, морщится и тихо шепчет:
— Я уйду… Только дай хоть немного на тебя посмотреть, хоть разочек налюбуюсь вживую… Хоть запомню тебя, Лёвушка…
— Зачем тебе надо на меня смотреть?
— Ну как же? — всплескивает руками она. — Ты же мой сын! Я же люблю тебя…
— Тридцать лет не любила, не нужен был, а тут вдруг проснулись чувства? Что тебе нужно? Говори правду!
Она вдруг бросается на колени перед моей кроватью, впивается холодными руками в мою ладонь и шепчет со скорбным видом:
— Мне ничего не нужно! Пожалуйста, поверь…
А потом берет и целует мои пальцы, делает это так просто, словно видимся каждую неделю, словно это наш обычный ритуал. Но ведь она уже тридцать лет меня не целовала.
Мерзко подумать, но ее касание мне приятно. Я с трудом выдираю руку.
— Ты изменила отцу, ты предательница!
— Да, изменила… — Она не отрицает, кивает даже, смотрит на меня влажными глазами. — Знаю, ты меня ненавидишь, но… Я не могла больше с ним жить, он задушил меня ревностью, угробил всё хорошее, что между нами было своим презрением, безразличием. Я просто сделала это, чтобы хоть не зря обвинял, чтобы уже закончилась пытка. Прости, Лёвушка! Мы бодались с ним, а пострадал больше всего ты… Я не хочу говорить плохо о твоем отце, он тебя вырастил…
— Да, вырастил в то время, как ты была неизвестно где!
— Я… — начинает она и задыхается, заглатывает слова обратно. — Я не буду оправдываться, мне нет прощения. Просто знай, Лёвушка, если бы я могла быть рядом, я была бы. Если бы мне позволили…
— Кто ж мешал? — спрашиваю с усмешкой.
Не верю ни единому лживому слову.
Тут вдруг из коридора раздаются шаги.
— Мне пора, — шепчет мать. — Помни, я люблю тебя!
Поднимается с колен, быстро наклоняется ко мне, на секунду прикасается губами к щеке и спешит к выходу. Но выйти не успевает. В комнату входит телохранитель отца, а затем и он сам.
Мать низко наклоняет голову, становится боком к отцу. Ждет в сторонке, пока важные люди пройдут, и они проходят, не обратив на нее никакого внимания.
Отец не узнал ее? Конечно, прошло тридцать лет с тех пор, как они в последний раз виделись, но всё же мог бы узнать. Наверное, даже вскользь не глянул, ведь медсестра, по сути, обслуживающий персонал, а когда Величаев-старший обращал внимание на обслуживающий персонал?
Я мог бы сказать, кто она, но не стал. Почему-то захотелось ей подыграть, ведь она так старалась остаться неузнанной. Видно, на это есть причина.
— Как ты, сынок? — спрашивает он.
А я провожаю взглядом мать, дожидаюсь, пока за ней захлопывается дверь.
— Отец, ты случайно не запрещал матери со мной видеться? — спрашиваю напрямик.
Эта тема обсуждена нами не меньше тысячи раз, когда я был ребенком, и всё же я поднимаю ее снова.
— К чему вопрос? — тут же начинает беспокоиться он.
— Да так, к слову пришлось, приснилась просто. Так ответь!
— Конечно же не запрещал! Что за глупости… — бурчит он, усаживаясь на кресло подле моей кровати.
«Так и знал — врёт… — мысленно чертыхаюсь. — Или не врет?»
Через месяц:
Понедельник, 8 июня 2022 года
11:00
Лев
Я дома… не верю. Вроде бы только месяц прошел, а такое ощущение, что годы.
Многое за это время изменилось, и прежде всего во мне.
Меня оперировали лучшие специалисты, заживление идет строго по расписанию, и всё равно это паршивое чувство — знать, что ты больше не целый, тебя продырявили. Нет уверенности в себе, боишься дать мышцам нагрузку, у тебя полно ограничений… В общем, та еще вышла поездка на полигон, больше месяца валялся в больнице. И чувствую, еще долго будет мне аукаться.
Лежу в спальне, на собственной кровати. Вокруг всё родное, до боли знакомое, в то же время не то. Здесь больше нет Эвы…
Никто не выставил цветы на кофейный столик, не разложил косметику возле зеркала. На тумбочке с ее стороны не лежат больше книги, подушка ею не пахнет. Комната знакомая и незнакомая, родная и чужая одновременно. Всё не то, всё не так…
