«Иди ко мне».
Распускается медный цветок, спадая на хрупкие белые плечи рыжей завесой. Обернись, я здесь. Все жарче и тяжелее. Играет, ускользает из рук. Звенит переливистым смехом.
«Дарион».
Не вытерплю, изольюсь. Это почти больно. Нет!
Наваждение ушло. Я проснулся в холодном поту и с отдышкой. А ведь в допросной, как в морозильнике. Скоро пар изо рта пойдет. Как долго я спал? Что еще одноглазый успел придумать за это время? Вернется и застанет меня с оставшимся после грез возбуждением. Со стыда сгорю. Спокойно, Дарион, дыши ровно. Благословенен холод, сейчас все пройдет.
Я лежал, думал о боли, о раскуроченной спине, о глубокой ране под ключицей, и образ королевы растаял. Жажда мучила немилосердно, я почти пожалел, что побрезговал пить воду из ведра.
Преторианец пришел, когда я второй раз чуть не уснул. Задумчивый, сосредоточенный и еще менее живой, чем обычно. Смотрел на меня и молчал, медлил. Неужели придумал такую пакость, что самому страшно?
— Хочешь, брата отпущу? — спросил Ян, стоя в шаге от меня.
Я хотел рассмеяться, но получилось только два раза булькнуть и закашляться.
— Хочешь, — вместо меня ответил офицер. — Поэтому сделаешь то, что я скажу.
Невероятно. Его Преторианский Гнев и Трепет решил использовать меня. Но сарказм улетучился, едва я понял, что он сначала упомянул про брата и только потом про дело. Я не верил в щедрость Яна. Если на одну чашу весов он положил жизнь самого близкого мне по легенде человека, значит, на второй лежало что-то настолько тяжелое, что преторианец был готов на пособничество в дезертирстве.
— Как? — спросил я заплетающимся языком. — Как брат уйдет, господин офицер? Улей закрыт…
— С экзамена уйдет. Будет рейд… отпущу. В лес уйдет.
Экзамен выездной. Хвала несуществующим богам! Раз экзамен, значит, там и Дин будет. Вот вдвоем с Тезоном и уйдут. Нет. Не уйдут. Разведчик не знает о решение Дина, а Дин не знает, что я устраиваю разведчику побег. Тьер!
— Господин офицер, — заговорил я, стараясь чтобы голос не дрожал, хотя эмпат и так чувствовал мое волнение. — Разрешите с братом попрощаться.
Ян молча сверлил меня взглядом. Нет, с ним определенно что-то не так. Если еще с Тезоном разрешит встретиться, то я умру от любопытства.
— Нет, — тяжело обронил преторианец. — Пиши записку. Передадут.
Пошлет меня кого-нибудь убить, не иначе. Хотя какие мне убийства? Сам одной ногой на погребальном костре. Кто ему дорогу перешел из своих? Власть делят? Место в Совете десяти?
Ян оторвал клочок от рапорта Грута и протянул мне вместе с ручкой. Цепь отмотал ровно настолько, чтоб я мог писать на коленке. И началась мозголомка. Что написать Тезону, чтобы он все понял, поверил и сбежал с Дином? Все громоздкие и двусмысленные конструкции пришлось отмести. Аскетизм, минимализм и конкретика.
«Тезон, — нагло написал я имя лейтенанта, как метку «свой». Никто другой просто не знал настоящего имени разведчика. — Я жив. Со мной все в порядке. Крепись и береги обретенное — дружбу. Жаль, что я так и не нашел отца. Надеюсь, ты его увидишь. Прощай. Твой брат Дарион».
Ян вырвал у меня листок бумаги и вчитался. Кстати, с куда большим интересом, чем до этого изучал писанину Грута.
— Странные имена, — проговорил васпа, вглядываясь в листок.
— Мама придумала.
— Какая дружба? — резко спросил преторианец. — Об-ре-тен-ное? С братом?
Ну вот. Даже васпе понятно, что брат и дружба плохо сочетаются. Подозрительно.
— Мы ругались. Дрались постоянно, — снова начал сочинять я. Хотя в случае с Тезоном не такой уж это был и вымысел. — Я завидовал. Брат нормальный, а я нет. Только в Улье понял, что никого роднее и ближе у меня нет. Прощения просил. Помирились. Теперь дружим.
Ян молча сложил лист и убрал в карман. Я ждал взбучки за запрещенную неофитам теплоту отношений, но преторианцу, видимо, было не до этого. Хотел я спросить, точно ли он передаст записку, но передумал. Проконтролировать все равно не смогу. Придется верить на слово. Теперь офицер должен излагать мою часть Договора.
— Ты достанешь для меня эссенцию Королевы, — сухо, бесцветно и совсем не торжественно сказал преторианец. — Выживешь — освобожу. С братом уйдешь.
Двадцать восемь дивизий и один запасной полк. Да с Вами не соскучишься, Ваше Преторианство.
— Я должен… украсть эссенцию, господин офицер?
— Взять, — поправил Ян. — Когда Королева созреет. Один день. Потом кладка. Будет поздно.
Были бы свободны руки, схватился бы за голову. Ян говорил, что васпы перерождаются с помощью эссенции. Но зачем в этом процессе посторонний?
— Почему я, господин офицер?
— Устойчив к яду. И… ты слышишь Королеву? — вдруг спросил Ян.
Я покраснел и опустил глаза. Стоило ли говорить про мои пустые мальчишечьи грезы? Думаю, нет. Явно гвардеец Королевы не это имел в виду.
— Нет.
— Хорошо. Сможешь подойти… близко.
Голос офицера неуловимо изменился. В единственном глазу вспыхивали и гасли искорки. Я заметил, как вздрагивали руки преторианца, и сутулилась против воли спина. Было ли предательством подпустить к Королеве чужака, забрать ценную эссенцию? Я не знал. Не хотел знать. Оставлю эти вопросы Яну.
— Эссенцию не взять просто. Королева жалит неофитов. Перерождение. И преторианцев. Инициация. — На исчерченном шрамами лице появилась испарина, и гримаса не то боли, не то ярости. — Я буду там. Ты рядом. Возьмешь.
Даже не дерзость. Безумие. Даже я, цзы’дариец, понимал насколько это немыслимо. Сознание выключилось, отказываясь анализировать услышанное. В голове остался один единственный вопрос:
— Зачем?
Преторианец молчал. Я сглотнул, медленно вдохнул и повторил:
— Зачем эссенция?
— Великая Сила. Я буду равен Королеве. Создам армию. Новую. Свободную. Без Улья, без Королевы, без сержантов. Ты… ненавидишь Улей?
Я вздрогнул, осознав, насколько крепко увяз в паутине тихого голоса, холодного взгляда. Не вздохнуть, не сбежать. Ждал чего угодно. Революцию — нет. Велико искушение. Гравитация звезды слабее. Ненавижу ли я Улей?
— Да, — не сказал, а выплюнул.
— Достань эссенцию.
— Договор? — я вспомнил порядки васпов и уверенно протянул руку.
Ян ощерился, показав зубы. Должно быть, это улыбка.
— Договор.
Преторианец пожал мне руку и снял цепи, оставив только ту, что на ноге. Я уже знал по эпизоду с Дином и покраской вертолета, насколько строго васпы придерживались Договора. Но Ян, тем не менее, перестраховался.
Да не сбегу я. По-прежнему не могу, а теперь уже и не очень хочу.
