— Все, давай работай. В двадцать сорок пять я буду в отделе…
Судаков заварил свежий чай, поставил перед гостем кружку. Разложил на газете нарезанный хлеб, поставил рядом бидончик с медом.
— Угощайся.
Старцев зачерпнул столовой ложкой ароматный янтарный мед и дал ему растечься по ломтю хлеба. С удовольствием откусив, покачал головой:
— Вкуснотища!..
— Свежий, липовый. Сегодня у нашего пасечника Алексея Даниловича купил.
— Павел Андреевич, а что интересного в поселке говорили про убийство священника?
— Интересного?.. — задумался тот. — Поговаривали, будто за полгода до убийства его помощник пропал, живший при церкви. Послушник.
Иван хотел отхлебнуть чаю, да так и застыл с кружкой в руке.
— Послушник? При церкви в Челобитьеве жил послушник?
— Вроде жил. Да я не знаю толком, Иван Харитоныч. Это ж все слухи, сам понимаешь. Я и не был ни разу в том селе. Все мимо да мимо.
— Странно. — Старцев поставил кружку на стол. — Почему же нам раньше никто о нем не рассказал?
Поднявшись со стула, он сгреб фуражку, взял тросточку и начал прощаться.
— Спасибо за угощение, Павел Андреевич. В другой раз обязательно посижу подольше. А сейчас извиняй — дела…
* * *
По дороге в Москву Иван приказал водителю завернуть к участковому инспектору, отвечавшему за порядок в селе Челобитьево.
Автомобиль затормозил у скромного домишки. Фамилию участкового Иван припомнить не смог, зато вспомнил краткую характеристику, выданную на него Егоровым: «Смышленый молодой парень. Младший лейтенант. Повоевать не успел, но дело знает и к обязанностям относится ответственно».
— Девятнадцать тридцать. Надеюсь, лейтенант закончил свои дела и уже дома. — Старцев оставил фуражку на заднем сиденье и выбрался из машины.
Поднявшись по скрипучему крыльцу, он трижды постучал тростью в дверь. Открыли быстро. В проеме показался коротко стриженный парень лет двадцати — среднего роста, крепкого телосложения и довольно приятной наружности. Вот только говорить он не мог, поскольку интенсивно что-то жевал.
— Старший следователь Московского уголовного розыска майор Старцев. — Иван показал удостоверение.
Участковый быстро дожевал и внятно представился:
— Младший лейтенант Фролов. Местный участковый инспектор.
— Нужно поговорить, Фролов.
— Проходите.
— В доме кто есть?
— Жена и теща.
— Тогда лучше здесь, на воздухе. Куришь?
— Да, пристрастился недавно…
— Догадываешься, по какому я делу? — чиркнул спичкой Иван.
— По поводу убийства нашего священника?
— Именно. Ты чего же промолчал о пропавшем послушнике, когда водил моих сотрудников на осмотр места преступления?
Вопрос прозвучал строго. Парень переменился в лице и едва не поперхнулся дымом.
— Так я это… не знал… — запинаясь, начал он, — не знал я, товарищ майор, что вас события такой давности интересуют.
— Запомни раз и навсегда, Фролов: следствие интересуют любые подробности, так или иначе связанные с преступлением. Даже самая мелочь может стать ключиком к его разгадке. Рассказывай.
— Так это… Ну да, жил при церкви послушник… странный такой… плохо говорил…
— Хватит мямлить, лейтенант! — гаркнул майор. — Ну-ка, соберись и докладывай по существу! Возраст, имя, особые приметы?
— Документов у него не было — об этом меня сразу предупредили, когда принимал должность. Выглядит лет на тридцать — тридцать пять. Имя… не помню, товарищ майор. Из особых примет только то, что странный. Про таких говорят — «блаженный».
— Соображает и говорит плохо, зовут Аким, верно?
— Точно — Аким! — обрадовался инспектор. — Но большинство сельчан называли его ласково — Акимушкой. А вот про то, что соображает и говорит плохо, утверждать не стану. Дважды с ним беседовал и не заметил таких недостатков.
Старцев вскинул на лейтенанта удивленный взгляд:
— Не заметил, говоришь?
— Нет.
— И когда же он исчез?
— Точно сказать не могу. Он же при церкви жил, на людях не появлялся. Народ поговаривает, что пропал он месяца за три до смерти отца Иллариона.
— Не раньше? По моим сведениям, за полгода.
— Нет, товарищ майор, — уверенно мотнул Фролов головой. — Я его последний раз на День Победы видел, Девятого мая, тогда еще все население у сельсовета собралось, репродуктор слушали. Так что месяца за три — три с половиной — это точно.
Иван знал, что Егоров подробнейшим образом опросил участкового при первой их встрече. Подобный опрос, а также беседы с другими людьми, лично знавшими потерпевших или жертв, являлись одной из главных обязанностей сотрудников уголовного розыска. И все же он задал Фролову обычный в таких случаях вопрос:
— Что ты сам можешь сказать по поводу убийства? Есть какие-нибудь мысли?
Помявшись, участковый признался:
— Уверен: отца Иллариона убили цыгане. Да и народ так же считает.
— Обоснуй.
— Понимаете, он ведь тут на самом деле для многих был добрее и заботливее отца родного. Устроил при церкви что-то вроде воскресной школы, обучал детишек грамоте, болезни лечил, помогал дрова заготавливать, дома ремонтировать. А несколько раз даже речь на общих собраниях держал, призывал бить фашистскую гадину. Сомневаюсь, чтобы кто-то из местных поднял на него руку. Наверняка пришлые, вроде цыган.
— Что ж, логично. Принимается. Ну а послушник? Тот мог что-то не поделить с Илларионом?
— Вот этого я не знаю, товарищ майор.
— Ладно, мы проработаем эту версию, — кивнул майор.
И вдруг на секунду замер. В голову пришла интересная идея.
Он запустил руку в карман брюк и выудил оттуда несколько смятых купюр с мелочью.
— Слушай, а магазин в вашем селе имеется?
— Нет. У нас только лавка рядом с почтой трижды в неделю торгует, — ответил Фролов. — Ближайшие магазины в Мытищах и еще один в Бородине. Да они, поди, уж закрыты.
— Вот незадача…
— А что случилось? Может, помощь какая требуется?
— Да я мотаюсь целый день по делам. Сам-то ладно, а вот водитель мой с утра не жрамши. А нам до возвращения на Петровку еще в одно местечко позарез заскочить нужно.
— Так я это… — засуетился участковый, — сейчас живо соберу! Хлеба там, яичек, молочка…
— Молоко он не пьет. А вот хлебушка и яичек, пожалуй, можно. Только немного — на одного. Ему бы до ночи перебиться.
