— Ах ты, сучье отродье! — выпалила Варвара. — Артур Артурыч, мать твою! Гусиный потрох, ты-то откуда взялся? Погоди у меня!
И в гневе топнула ногой.
Лифт с готовностью застыл и распахнул двери.
В больничный холл, не в подвал!
Поражаться и гадать, отчего и почему, было некогда. Резво взяв высокий старт, она рванула вперёд — мимо оторопевших дежурных за стойкой, мимо штатных охранников, поспешно расступающихся перед высокой гостьей, мчащейся босой на всех парах к выходу, мимо посетителей, застывших с круглыми от изумления глазами в гостевых креслах… Скорее! Огромные стеклянные двери шустро разъехались в сторону, выпуская её наружу, она преодолела их прыжком, как пантера, и, оказавшись на свободе, в панике огляделась. А дальше-то куда?
И вновь услышала Пашку.
«Там Барб одна!»
Его голос словно двоился: звучал и в голове, и неподалёку, со стороны стоянки. Так бывает, когда говоришь по телефону с кем-то, кто находится в этой же комнате… С облегчением Варя бросилась на самый лучший в мире звук: негодующий вопль живого ребёнка. Живого! Вьюном проскочила мимо накачанных парней, запихивающих в машину кого-то, вяло отбивающегося, увернулась ещё от двоих, подавшихся ей навстречу явно доброжелательно: «Ценьора Варвара!» и увидела, наконец, своего растрёпанного рыжего воробья, своего сероглазого конопатого хулигана, «вождя краснокожих», съёжившегося на бордюре и вцепившегося в собственные вихры.
— Барб нельзя волноваться, — цедил он каким-то деревянным голосом. — Нельзя волноваться… Что я Крису скажу?
И в этот миг землю тряхнуло. Раздался чистый хрустальный звон — то задребезжали стёкла в здании медцентра…
Взмахнув от неожиданности руками, Варя пошатнулась — но плюхнулась в заданном нужном направлении, рядом с Пашкой. Наплевав на всякие там ходуном заходившие плитки под ногами… К чертям! Главное — её воробей жив!
— Пашка! — выдохнула. — Ты что, с ума сошёл? Как же я напугалась!
Он вытаращил на неё глаза:
— Ты правда живая?
На Варвару напал нервный смех. И одновременно горло перехватило противным спазмом. Пытаясь вдохнуть глубже, она прижала ладонь к груди, и вдруг…
Всё стихло.
Не понимая, в чём дело она оглянулась.
Молодые люди, тревожно переглядываясь, похоже, держали над ними какой-то прозрачно-радужный купол, на который уже упало несколько сухих веток с ближайших деревьев. Бетонное покрытие площадки покрылось мелкими трещинами. Где-то неподалёку отчётливо треснуло — и мягко осело, зашуршав ветвями, дерево.
— Вовремя выскочили, — пробормотал один из молодых людей. — Дик, свяжись с местными, спроси: помощь нужна — людей выводить? Что вообще за хрень происходит?
— Барб, у тебя… Что это? — зачарованно спросил Пашка. — Вот, под рукой? Светится…
— Бусы, — пробормотала Варвара, ощущая, как под пальцами нагреваются и пульсируют, словно живые сердечки, камни из сердца Азов-горы. — Наследство прабабушкино…
— Светятся… — тягуче и словно откуда-то издалека повторил мальчишка.
И тут Варя уплыла куда-то внутрь себя. И одновременно глубоко под землю, пронизывая пласты пород, погружаясь всё ниже, пока не увидела перед собой, стиснутое базальтовыми плитами, огромное пульсирующее ядро — не то лавы, не то жидкого огня, а может и какой-то… нематериальной структуры, энергетической… Её знаний явно не хватало, чтобы определить природу этой субстанции. Просто пришло понимание: «Это» — только что выстрелило собой, отчего и затряслась земля: а потом опять сжалось, но ещё чуть-чуть — и рванёт снова.
И тогда всем, кто наверху, живым и неживым, будет плохо. Бусины знали. Бусины подсказывали. Предупреждали.
Однако «Это» почему-то медлило. Оно словно… принюхивалось?
Стоило Варваре так подумать — о принюхивании — призрачно-огненное ядро дрогнуло и принялось меняться. Показался собачий нос, смешно дёргающий пипкой, затем и морда — не свирепая, а какая-то растерянная, со смещающимися рыже-белыми пятнами, которые всё никак не могли пристроиться на круглой сенбернарской башке, плавали, перемещались. Постепенно оформилось и туловище, и хвост метёлкой… Варя заворожённо следила за этими метаморфозами, и отчего-то совсем не испытывала страха: ей было интересно. Вот только эти рыжие пятна, без конца переползающие с бока на живот, оттуда на грудь, голову, уши — отвлекали. «Да успокойтесь вы, наконец!» — с досадой сказала им Варвара Пална, строго, как ученица — шалунам-школьникам. «Ну-ка, тихо!»
Пёс-метаморф радостно встряхнулся.
«Хозяйка!» Бешено завилял хвостом. «Хозяйка меня придумала! Дала тело! Играть!»
Из расти его вырвался клуб дыма.
«Нет-нет-нет!» — зачастила Варвара. Знание, дарованное бусинами Азов-горы, подсказывало, что разойдись этот «пёсик» сейчас даже в шутку — и на земной поверхности начнётся самый настоящий Армагеддец. «Играть, но не здесь! Играть нужно хорошее место! Много места, чтобы никто не мешал!»
«Где? Где место! Мой найдёт!»
Вдруг он погрустнел.
«Хозяйка… Мой нет имя. Назови… Служить только тебе! Плохое люди кусают бок, гонят. Больно, мой дрожит… Запрети!»
Варя растерялась.
«Кому запрещать? Ты знаешь, как?»
Она невольно подлаживалась под упрощённую речь загадочного существа.
«Дай…»
Пёс запнулся.
«Сделай своим. Назови. Дай свою вещь-власть. Они не понимают, глупые люди, они думают: глупый машина кусай — мой выполняй. А мой просто нет… защита нет. Хозяин нет. Сила распадается. Помоги, а?»
Это было странное ощущение. Кожей, спиной, всем телом она чувствовала тепло летнего дня, жёсткость бордюра, на котором сидела — там, наверху! — и в то же время стыла от подземельного холода… Но пёс просительно наклонил голову, поскулил — и где-то возле шеи затеплилось, запульсировало…
Вторым зрением Варя увидела, как её рука — призрачная! — снимает с шеи недавно нанизанные бусы и протягивает сенбернару. Как он послушно, с восторгом повизгивая, наклоняет башку — и увесистая снизка скользит ему на шею, чудесным образом смыкаясь в яркий ошейник, украшенный самоцветами.
«Нарекаю тебя…»
Варя фыркнула от собственного пафоса.
«Барлог! Уж это-то имечко я точно не забуду! Нравится?»
Довольный пёс запрыгал, как настоящий, но его новая хозяйка уже не пугалась, потому что знала: теперь, с именем, он может вытворять всё, что хочет. Пока на нём её самоцветный ошейник, пока от ошейника ведёт к призрачной руке призрачный поводок, который она может потянуть себе в любое мгновенье и из любого места — земная твердь не дрогнет. Дух недр, разбуженный чьей-то злой волей, усмирён и приручен.
Только что ей теперь с ним делать?
И почему он стал именно собакой? Да ещё такой, какую она с детства мечтала завести… Может, как-то повлияло её подсознание? Вместе с камушками Азов-горы помогло аморфной массе преобразоваться в облик послушного и верного существа, обожающего хозяйку?
