— Итак, я решила отдохнуть, оглядеться, да просто какое-то время не делать ничего, чтобы понять, чего хочется. Желаний-то у меня много, — она опять захихикала, — да вот с возможностями туговато, и не с денежными, не подумай. Года, знаешь ли, приносят иногда и неприятности вроде всяких временных болячек; мелочь, а надо считаться… А когда определилась, чего хочу — стала думать, куда девать хозяйство. Я ведь, знаешь, как привыкла? Ежели начинаю с чистого листа — то оставляю за спиной всё и окончательно, чтобы не увязнуть, чтобы не потащило назад. А вот дом бросать жалко.
Она вдруг погрустнела.
— Он ведь единственный, кто в этом мире помнит меня ещё девчонкой. Я здесь у тётки до семи лет жила…
Встряхнула голубыми кудряшками.
— Вот я и подумала: а подарю-ка его хорошему человеку! Джули не проведёшь, у Джули глаз, как у орла, давеча она хорошо рассмотрела ту, кому её дом понравился. Кто тут кружился днём, а? А сейчас глянула из окна — опять ты! Глаза круглые от любопытства, как у дитя, которое так и ждёт подарка. Вот тогда я и поняла, что это судьба. И под занавес мне остаётся лишь сотворить свою последнюю работу, апофеоз, так сказать…
Откуда-то из-под стола она выудила толстую кожаную папку.
— Так что, детка, если ты и впрямь пришла сюда за этой развалюхой — она твоя. Не сомневайся, ещё лет двести простоит.
Варя молитвенно сложила руки.
— Так не бывает, честное слово!
Старушка подмигнула.
— Ещё как бывает. Чувствуешь? Правильные флюиды уже разлетаются по всей Вселенной! Вот мир тебе и отвечает. А главное — у меня теперь как гора с плеч: больше ничто не держит. Я свободна, как птица! Ну, что, берёшь?
Как зачарованная, Варвара потянула папку, раскрыла. Умение читать, вложенное адаптивным поездом, не подвело.
Это была дарственная, в которой оставалось лишь вписать имя нового владельца дома и дату сделки. Заверенная подписями и печатями двух нотариусов.
— Ни один юрист не подкопается! — с гордостью заявила старушка. — Можешь связаться с любым консультантом или адвокатом, он тебе подтвердит, что всё чисто. Если согласна — приложи ладонь во-он к той синей печати, она активируется, запись пойдёт в муниципальный реестр недвижимости — и дело сделано!
Варвара подняла глаза.
…Увидела, словно наяву, сияние золотого самоварного бока, отражающееся в половицах деревянного настила, шустрых мальчишек-подавальщиков с корзинами сдобы, какое-то добродушное семейство, распивающее чай с булочками за соседним столом, кошку, трудящуюся рядом над блюдечком сметаны…
И возложила ладонь на печать.
На мгновение руку охватило туманом. И вот уже на гербовой глянцевой бумаге проступила в пустой строке готическая вязь: «Солнцева Варвара Павловна, место рождения — Земля», а сама печать налилась золотой краской.
— Вот и всё, — с удовлетворением, пробормотала Мальвина.
И прикрыла глаза.
— Я свободна…
«Спасибо!» — хотела было воскликнуть Варя. Но пожилая ценьона, не открывая глаз, погрозила ей пальцем: мол, не порти торжественности момента — и она послушно затаилась. Хоть стоило большого труда не запеть во весь голос, не вскочить, не закружиться с раскинутыми, словно крылья, руками, не закричать: «Эгей-гей, это всё теперь моё! И весь этот мир тоже мой!» Вместо этого она зажмурилась — и стала представлять, как вернётся домой, рассортирует дела на работе, заранее подготовит, кому что передать — и уведомит директора об увольнении. В три дня её, конечно, не рассчитают, не такая у неё должность, да и самой хочется уйти по-человечески, без «хвостов», оставив после себя добрую память…
Гитарный аккорд удачно вписался в её мечты, не разрушив, а вернув в реальный мир нежно, заманчиво. Струны брякнули совсем рядом, вслед за плеском… вёсел?
Варя широко открыла глаза. И чуть не свалилась со стула.
К низенькому парапету причаливала самая что ни на есть настоящая гондола. Пёстро одетый рулевой, отложив длинное весло, уже накидывал верёвочную петлю на чугунный столбик, а знойный бородатый идальго, стоящий на носу с гитарой, как-то знакомо подмигнул Варваре и пробежался пальцами по струнам, заставив их зазвенеть томно и призывно.
Улыбка идальго по ослепительности заменяла угасающее с закатом солнце.
— Ценьоры желают серенаду?
— Две серенады! — задорно отозвалась пожилая Мальвина.
И, склонившись, заговорщически шепнула Варе:
— Признавайся, это и есть твой мужчина?
Глава 27
Никому не доверив выгрузку своих сокровищ, Варя сама тащила и тубус с картой, и папку с дарственной, куда, кстати, отлично поместилось плоское ручное зеркальце, её добыча из антикварного магазина. Только в мобиле она обнаружила, что забыла у Джульетты шляпку, но махнула рукой: подумаешь… Всё равно она скоро вернётся в этот дом. Теперь уже её дом. Да и кому нужны эти условности с приличиями и головными уборами в девять часов вечера, когда темнеет, на улицах бродят толпы народу с весёлыми песнями… Кстати, а что это они бродят? Ах, да, сегодня же выпускной вечер в Университете, и, наверняка, то же самое творится во всех Альма-матерах и прочих учебных заведениях! Прекрасный повод веселиться всю ночь. Как и на Земле. Как много между их мирами общего, в сущности! Декорации только другие, да магия здесь применяется в совершенно неожиданных местах, а люди… люди, похоже, везде одинаковы.
К тому же, настоящие чудеса иногда случались с ней и дома, не только здесь. Просто нужно уметь их видеть.
С блаженной улыбкой она любовалась из окна мобиля ночным городом, который, расцвеченный цепочками, гирляндами и одиночными шарами фонарей, с наступлением ночи становился всё красивее и фантастичней. И не замечала, с каким любопытством и одобрением поглядывает на неё шофёр, как он даже развернул зеркало заднего вида, чтобы наблюдать за ней, и, похоже, делал это с удовольствием. Она с головой ушла в чудесные воспоминания — о свидании предыдущем, происходившем почти здесь, возможно, даже над этой самой улицей, которую они сейчас пересекали, но высоко-высоко, в небесах, и столь волнительном, что после него она не нашла на жакете ни единой пуговки — все разлетелись… И вспоминая свидание нынешнее, краткое, но не менее чувственное, полное таинственности и надежд на будущее.
Целомудренности их встречи подивился бы, наверное, и Папа Римский.
Да. По сравнению с предыдущей ночью это было… тоже восхитительно, но совсем по-другому!
Ах, как чудесно он пел! Хоть иногда смешливой Вареньке, в которую она опять и, похоже, надолго преобразилось, так и казалось, что вот-вот из-за талии блудодея вынырнет малорослый певун и поддержит нанимателя на особо высоких нотах — как замещал маркиза Рикардо-Караченцева из незабвенного дуэта «Собаки на сене». Но нет, голос у баловника-герцога, вздумавшего прикинуться бедным гондольеро, оказался свой, почти что оперный, и настолько чарующий, что так и хватал за сердце. Могло показаться, что Варваре, как пристрастной, в Кристофере Робине и без того всё безусловно нравилось, по принципу: «Не по хорошему мил, а по милу хорош!» Но Мальвина-Джули — и та сомлела, как девочка; а ей, к тому же, досталась первая серенада, ведь идальго не мог не уважить её голубые седины!
