— Не может быть…
И вдруг неудержимо расхохотался.
— Так вот откуда твои познания, Барб! — Одним движением завалил её, смеющуюся, на себя. — А я-то голову ломал, как в тебе сочетаются и опытность, и невинность? А у тебя, оказывается, под рукой был целый кладезь мудростей!
— Ну, по большей части всё же теоретических, — скромно потупилась Варвара. — И потом, знаешь, с возрастом и с опытом, даже таким, теоретическим, начинаешь обращать внимание уже не на технику исполнения, а не декорации. Например, на ванную комнату…
Крис даже закашлялся.
— Ах ты… плутовка! Я-то думал тебя удивить, но, выходит, ты сама меня затащила в тот угол с фонтаном? О, я несчастный непросвещённый оболтус! Неуч! И та хитрая выдумка со сползающим полотенцем… Ты нарочно тогда нагнулась за туфлями, да?
— Можно подумать, тебе не понравилось, — муркнула Варя. Скатилась с мужского тела на постель, якобы не обращая внимания на результат их тесного телесного контакта. — Лучше скажи, а то мне при первой встрече неловко было спрашивать: как тут у вас, в вашем мире, с сексуальным воспитанием и поведением? Я ведь сперва даже боялась тебя спугнуть, правда-правда! Думала — вдруг примешь меня за девушку лёгкого поведения?
— Боялась?
Герцог со смехом подмял её под себя, мягкую, податливую, жаркую.
— Страшно подумать…
Нежно коснулся губ.
— …что бы ты вытворяла…
Скользнул к шее.
— … без оглядки на условности…
— Ох, Крис… Может, не надо… так?
— Надо-о… Теория — ничто без практики, поэтому придётся её закреплять, закреплять и закреплять…
А потом, много позже, после практических занятий и на кровати, и на массажной кушетке, и на качелях в саду, уже к утру, когда первые лучи вызолотили макушки персиковых и гранатовых деревьев, он в который раз привлёк её к себе.
Унял раскачивание садового гамака, в котором они умостились после экспериментов, и который, на удивление, выдержал их обоих — и попросил:
— Останься, Барб.
Сердце Варвары сладко защемило. Затаив дыхание, она прижмурилась. Ах, каким чудным эхом отозвались в ушах его слова; как сладко ныло тело, утомлённое любовными играми; как чудесно пели, встречая утро, ранние птахи, и клубился где-то в низине у местного озерца колдовской туман! Идиллия. Настолько совершенная, что боязно верить.
Да и то ли он подразумевал, о чём она думала? Ведь не Ромео, не шестнадцать лет мальчику. Скорее, всё намного проще.
— Я и так осталась, ты не заметил? До утра ещё далеко.
Кажется, он подавил разочарованный вздох.
— Нет, я не о том.
Помолчал, выжидая, когда она, завозившись, удобнее устроится на его плече. Одёрнул на ней плед, прикрывая голые ноги. Наспех прихваченный из спальни один халат на двоих мало спасал от прохлады, но, благодаря заботливой прислуге, тут, в этом уютном уголке, нашёлся не только гамак, но и запас подушек и пледов.
— Когда я увидел тебя в первый раз…
Варвара не дышала от счастья. Да и какая женщина не мечтает о подобных минутах?
— … не задумывался о чём-то долгосрочном. Ты, наверное, многое обо мне знаешь, ведь дядя Эрих не такой человек, чтобы с кем-то свести — и не снабдить информацией… И в курсе, что я развожусь. Сама понимаешь, никому и в голову не придёт думать о новых отношениях, в то время как с боем рвёшь старые. Но с тобой я, кажется, попал. С тобой всё не так…
Он крепче прижал к себе тёплую и такую желанную Женщину.
— Знаю: у тебя своя жизнь и свои планы. И… ты серьёзный человек, хоть и позволяешь себе порой легкомысленные приключения. Я куда безалаберней и беспечней. Но иногда могу быть серьёзным, представь себе. Вот сейчас, к примеру: чувствую твой страх, да-да, страх, понимаю его, да и сам боюсь последствий: вдруг ты согласишься? Тогда придётся перекраивать всю жизнь, вплоть до мелочей. Но ещё больше меня страшит твой отказ. Я столько лет рвался к свободе, до которой теперь осталось всего ничего, но вдруг понял: не очень-то она меня привлекает, та воля, на которой я отрывался ещё лет пять назад, до своих договорных женитьб. Барлоговы веники, вырос я, что ли, наконец?..
Со смешком он потянулся, разминая спину.
— Если я попрошу тебя сейчас не уезжать, совсем, не только во дворец, но и в свой мир, ты ведь не останешься?
Варя лишь мотнула головой.
Кристофер вздохнул.
— Так я и думал. А потом? Ты точно вернёшься, как говорила?
— Крис…
Она приподнялась на локте, пытливо взглянула ему в лицо.
— А вот признайся: ты зачем вчера шифровался? Маскировался, — подобрала она более удачное для этого мира слово. — Плащ, шляпа с широкими полями, гондола… Это ведь не только из-за страсти к романтике, да? Ты ведь не хотел, чтобы тебя узнавали; почему?
— Потому, что не желаю, чтобы твоё имя марали гнусными предположениями. Пресса вездесуща, ты же знаешь… Она во всех мирах одинакова: только дай ухватиться за сенсацию — раструбит на весь мир, и уж тогда чего только о тебе не придумают.
— Вот видишь. И я не хочу, чтобы твоё имя трепали зря. Газетчики и без меня вцепятся в твой развод, как шавки в кость. А тут, вдобавок, Эстер нарисовалась со своей подозрительной беременностью, от которой тебе надо отмыться. Я же всё понимаю… Не хватало ещё, чтобы плюсом ко всем слухам приплели любовницу, из-за которой ты якобы бросаешь жену. Тогда её-то выставят перед всем миром, как мученицу, а тебя — мерзавцем и скотиной. Несправедливо.
Уткнулась ему в плечо.
— Поэтому… давай дождёмся, в самом деле, этой твоей свободы.
— Но ты завтра уезжаешь! — чуть не взвыл Кристофер. — Нет, уже сегодня! Я ж с ума сойду!
— Думаешь, мне будет легко? Я, можно сказать, только-только счастье увидела. Нет, оно у меня, конечно, и раньше было, чего бога гневить; но вот такого, чтобы с мужчиной… Я ведь после Илюши…
Голос её дрогнул. Она глубоко вздохнула, разгоняя непрошенные слёзы. Вот чёрт, стала такой сентиментальной!
Докончила:
— … как мужа похоронила — больше ни о ком так не думала.
И решилась, хоть язык не поворачивался признаться:
— У меня ведь детей уже не могло быть. Неудачная операция — и всё, привет, на всю оставшуюся жизнь. Поэтому о семье не думала. Светлана-то ведь приёмная, она дочь моей подруги. Не знаю, рассказывал тебе Эрих или нет…
И замерла, услышав:
— Неважно.
Крис уткнулся носом в её макушку, вдохнул запах.
— Барб…
— М-м-м?
Только промычать в ответ она и смогла. Душило волнение: а ну, как скажет он сейчас что-то… Типа: «Нам теперь невозможно…» Хоть и сам бездетен, но только к своим недостаткам мужчины порой куда снисходительней, чем к женским.
