— Отец погиб.
— Я знаю. Поэтому и приехал.
Ложь. Я здесь совсем по другой причине. Но этому парню вряд ли стоит об этом знать.
— Выпьешь чего-нибудь? — по-взрослому интересуется Женя и кивает в сторону бара. О да. Мне становится весело.
Не знаю, почему. И да, я бы выпил. Но, черт его все дери, не за рулем. Может быть, потом, когда все останется позади я, и надерусь до зеленых соплей. Вероятно…
— Если только кофе.
— Пойдем. Кухня там, но ты, наверное, знаешь. Отец рассказывал, что когда-то ты жил в моей комнате.
Удивляюсь, что старик говорил обо мне с этим парнем. Растираю шею и иду следом за ним.
— Да, было дело. Довольно давно.
Проходим в кухню. И в ней я, наконец, замечаю женскую руку, которая прослеживается в веселых занавесках на окне, многочисленных комнатных растениях и всяких сковородках-сотейниках, развешанных на крючках, вбитых прямо в кирпичную стену. Насколько я помню, раньше вся посуда у нас хранилась в шкафах. А кухонного островка по центру не было вовсе. Оглядываюсь еще раз и усаживаюсь на высокий табурет, наблюдая за хозяйничающим… братом.
— Я так понимаю, твоя мать еще не вернулась?
— Не-а. Но скоро подтянется.
Кофемашина шипит, Женька садится рядом со мной и подпирает кулаком щеку. Сколько ему сейчас? Лет девать? Я не слишком в этом разбираюсь, но, кажется, он довольно высок для своего возраста. Как и я в свое время.
Пока я на него пялюсь, над столом повисает неловкая пауза. И я не знаю, чем ее заполнить. У меня нет абсолютно никакого опыта общения с детьми. Единственное, что меня может выручить — так это какая-то общая тема. Но я понятия не имею, чем Женька интересуется и живет. К удивлению, на выручку мне приходит сам мальчик.
— Ты был на похоронах?
— Да. А ты решил не ехать?
Женька морщит нос. Как это обычно делала Ева, и я давлюсь кофе. Проклятье. Мне до сих пор сложно представить её чьей-то матерью. Тем более матерью такого взрослого парня.
— Не я. Мама. У меня недавно было воспаление легких, и она сказала, что мне не стоит морозить задницу на кладбище.
— Наверное, она права.
Что ж… Это действительно все объясняет. И то, что Евы не было в морге, когда туда вчера приезжал я.
Мальчик пожимает плечами и утыкается взглядом в чашку. Сейчас, когда он рассказал мне о своей болезни, я замечаю следы усталости на его по-детски округлом лице.
— Может, тебе отлежаться надо, а не в стрелялки гонять?
Женька не успевает мне ответить. Потому что входная дверь снова хлопает, и буквально пару секунд спустя на пороге кухни материализуется Ева. Она запыхалась, как бегун на финише марафона. Неужели так торопилась? С чего? Не потому ли, что увидела мою припаркованную машину?
— Что ты здесь делаешь?
— Пью кофе. Твой сын меня пригласил.
Вижу, как желание сказать все, что она об этом всем думает, борется в ней с нежеланием впутывать в это ребенка. Я еще гадаю, что же все-таки победит, когда она, будто обмякнув, проходит через кухню и, склонившись над Женькой, трогает губами его лоб. Я сглатываю и убираю руки под стол, чтобы никто не увидел, что те дрожат, как у алкаша в завязке.
— Ну, мам! — ноет Женька.
— Температуры не было?
— Да нет же!
— Это хорошо…
— Я пойду к себе, — бурчит мальчишка, спрыгивая со стула.
— Ты в порядке?
Ева задерживает в руке ладонь сына и шарит по его лицу взглядом, полным беспокойства. А я вдруг думаю о том, что уже и забыл, какая она маленькая. Теперь, без каблуков, Ева лишь не намного выше сына. Хотя… черта с два я забыл.
Кого я обманываю?
— Нормуль.
— Я зайду к тебе чуть позже. Ладно?
Женька бормочет что-то невнятное и оставляет нас в кухне одних. А я вспоминаю, как мы впервые сидели здесь вместе, и… злюсь. Опять злюсь.
— Так о чем ты хотел поговорить?
— О наследстве, конечно. Разве не об этом говорят родственники после похорон? — пытаюсь шутить, но зубы сводит, и осточертевший за целый день галстук душит меня все сильней.
— Понятия не имею, о чем и кто там говорит.
Ева тянется за графином с водой. Берет стакан. Внешне спокойная, но меня хрен обманешь. Я слишком хорошо ее знаю. Слишком, мать его, хорошо. Её руки слегка дрожат, и графин предательски звякает о край стакана.
Боишься? Правильно делаешь. Я камня на камне не оставлю от твоей прежней жизни. Я заставлю тебя заплатить. За все…
— Не знаю, говорил ли тебе отец, что все его имущество арестовано… — захожу издалека, внимательно наблюдая за Евой.
— Об этом знают все, — пожимает плечами та и отставляет в сторону опустевший стакан.
— А после того, как суд состоится, его, со стопроцентной вероятностью, конфискуют.
— Послушай, давай ближе к делу. Я устала просто нечеловечески. Мне не до этих реверансов. Говори, что хотел, и иди с богом.
— Гонишь меня из собственного же дома? Не много ли ты на себя берешь?
— Это давно уже не твой дом, Никита.
— Ошибаешься. Отец заложил его, чтобы расплатиться с адвокатами. Угадай, кто выкупил право требования по договору?
Развожу руками и кривлю губы в усмешке. И жду… жду хоть какой-то реакции, но она молчит. Смотрит на меня с легкой брезгливостью, будто я таракан какой-то… и молчит.
— Отец оставил тебе одни долги.
— И? Что дальше? Ты же пришел ко мне не для того, чтобы озвучить то, что и так очевидно?
— Ты права. Я пришел к тебе с предложением… — верчу в руках чашку, вскидываю на нее наглый ищущий взгляд и уверенно добавляю: — от которого ты не сможешь отказаться.
— Даже так? — Ева закидывает одну ногу на другую и принимается растирать щиколотку осторожными круговыми движениями. И я залипаю на этом процессе, забывая все заготовленные слова. — Так что же ты предлагаешь?
— Я готов обеспечить тебе привычный уровень жизни, простить долг за дом и обеспечить будущее Жени.
— Очень щедро. И что же ты хочешь получить взамен?
— Тебя. В качестве своей любовницы. Скажем, на год, если мне не надоест раньше.
Несколько секунд Ева смотрит на меня с открытым ртом, а потом начинает… смеяться. Весело. Звонко. Совсем не так, как положено загнанной в угол женщине.
И я понимаю, что просчитался… Я, мать его, просчитался! Но где?
Глава 2
Кит. Двенадцать лет назад.
Гребаный будильник! Гребаный дождь и гребаный универ! Хотя, наверное, по сравнению с гребаным Сандхерстом, в который отец хочет меня засунуть на будущий год, это прямо таки райское место. Мой отец потомственный военный.
