Более… живым он выглядит. Вот как. А на последней фотографии я. Да-да… Мой портрет, сделанный еще в начале моей карьеры для какого-то бизнес-журнала по случаю вручения мне премии «Стартап года». Прячу лицо в ладони и без сил опускаюсь в кресло. Я ничего… абсолютно ничего не понимаю.
Глава 13
Ева. Двенадцать лет назад.
Я просто не слышу, когда Кит мне звонит. Вокруг жужжат вытяжки, шумит миксер, переговариваются и над чем-то смеются тетки-кондитеры, а я из последних сил заставляю себя собраться и не уснуть прямо здесь, в цеху.
— Ева! Пойдем, перекурим? Никуда твои булки не денутся, — окликает меня Елизавета Марковна — старшая в нашей смене.
— Тесто сядет… — вяло протестую я.
— Не сядет. Давай. Тебе отдохнуть надо.
Решительно киваю, стаскиваю с рук перчатки и плетусь из цеха вслед за всеми. Я не курю, и то, что для моих коллег перекур, для меня — лишняя возможность перевести дух. Выпить чаю и съесть какую-нибудь булку из тех, что по какой-то причине забраковали в продажу. В общем, передохнуть. Просто сесть на стул, вытянуть гудящие ноги и, откинувшись затылком на покрытую прохладным кафелем стену, провести вот так пару минут, ни о чем не думая.
Кажется, я все же уснула. Потому что упустила момент, когда тетки вернулись в подсобку. Расселись кто куда: кто на стул, кто на перевернутый деревянный ящик, включили электрический чайник.
— На, вот… Съешь котлетку. Совсем на тебе лица нет.
— Ой, ну, что вы, Елизавета Марковна…
— Ешь-ешь! Одни глазищи, вон, остались! Совсем тебя замордовали в этом институте.
— Да пусть спасибо скажет, что вообще куда-нибудь поступила. Бабка-то ее, небось, дьяволу душу продала, чтобы внучка сдала экзамены. А, Евангелина? Колись! У тебя были ответы?
Чувствую, как жар растекается по щекам, в то время как телом, напротив, проносится легкий озноб. Обхватываю обеими руками чашку, и, глядя строго перед собой, подношу к губам.
— Ира! Отстань от девочки! — одергивает Ирину Васильевну Елизавета. Я склоняю голову еще ниже.
— А что сразу Ира?! Из-за таких, как она, нормальные дети никуда не могут пробиться! Моя Машка два года с репетиторами занималась! На медаль шла. Я, знаешь, сколько денег этим репетиторам отдала? Знаешь?! Только на них и работала. Спину гнула. А эта… она ж на уроках два слова связать не могла. И если бы не бабушка, мы все прекрасно знаем, где бы она была, да, девочки?!
Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Остальные «девочки» не имели понятия, о чем она вообще говорит. Откуда им было знать, как я училась? Вот Ирина… да. Мы с ее Машкой в одном классе были. И обвинения ее… они ведь совсем не голословные. Все догадывались, как я набрала на экзаменах такие высокие баллы. Вот только доказать этого не могли.
— Бабка-то ее в школе работала. Ходила по учителям, унижалась, в глаза лезла. Помогите сиротке… Поставьте хоть четверочку в четверти! Сто процентов, она и результаты экзаменов подтасовала. А, Ева? Колись!
Молча доедаю ставшую вдруг безвкусной котлету. Запиваю остатками чая и иду к раковине, чтобы сполоснуть чашку.
Моя спина прямая, как натянутая струна. Руки немного подрагивают. Самое паршивое, что я могу понять эту злобную тетку. Для нее я — зарвавшаяся выскочка. Все мы знаем, как я училась, да… И судим, не разбираясь в причинах. А ведь я никогда не была тупой. Просто в восьмом классе я слегла с воспалением легких. Больше месяца провела на больничном, а когда вернулась в школу, то серьезно отстала от программы. На репетиторов денег не было. Да и кинулись мы не сразу, посчитав, что как-то оно нагонется. Но не вышло. Одно цепляло другое, и в какой-то момент я поняла, что не понимаю ничего из того, о чем говорит учитель. Еще хуже стало, когда я после девятого класса взялась за подработку. Бабушка работала в школе уборщицей, заработанных ею денег и пенсии нам не хватало, и я больше не могла тратить время на такую ерунду, как уроки. Я сосредоточилась на выживании.
Мою чашку, возвращаю на стол и выхожу из подсобки через черный ход, который ведет на улицу. На дворе поздняя ночь и довольно прохладно. Ежусь, обхватываю себя руками и сажусь на сваленные у стены поддоны. Задираю лицо к черному покрывалу неба. Так странно. Ни звезд, ни луны. Беспросветная темень, которую разбавляет лишь электрический свет, льющийся из узенького окна подсобки. Вот тогда я и достаю телефон, чтобы проверить, сколько времени осталось до конца смены. Вижу не отвеченный от Кита. Судорожно жму на контакт, чтобы узнать, что прошло уже четыре часа с тех пор, как он звонил. Чертыхаюсь, потому что перезванивать — смысла нет, поздно! Да и денег на счету нет тоже.
Растираю лицо ладонями. Сердце подпрыгивает, звук отдает в уши. Эмоции кипят, наполняя меня до краев. Кажется, еще совсем чуть-чуть, и они прольются через край, растекаясь лужей по усыпавшей за ночь двор листве. Приказываю себе успокоиться. Нельзя мне в него влюбляться. Нельзя… Но с каждым разом почему-то мне все трудней от него отстраняться. Меня покоряет его настойчивость. И какая-то человечность, что ли. Человечность, с которой лично мне не так часто приходится сталкиваться.
— Ну, что ты тут сидишь? Давай, глупая, возвращайся, пока не заболела. Не обращай ты внимания на эту черноротую.
Завидно ей…
Киваю головой и ворочу взгляд, наполненный отвращением к себе. Ведь все, в чем меня обвиняют — правда. И обижаться мне не на что и не на кого. Я действительно обманщица и преступница. Голос совести звучит в моей голове так громко, что заглушить его может разве что голос страха. Я до жути боюсь, что правда всплывет наружу, и моя бабуля пострадает за то, что раздобыла для меня верные варианты ответов.
На автомате возвращаюсь в цех и молча дорабатываю смену. Времени на то, чтобы заехать домой перед институтом, у меня нет. Поэтому я принимаю душ, переодеваюсь и устраиваюсь на уютном диванчике в подсобке, чтобы почитать конспекты. Но моим планам не суждено сбыться. Я засыпаю, едва открыв нужный параграф.
В общем, на семинар я прихожу мало того, что с опозданием, так еще и абсолютно не подготовленной. Не знаю, может быть, если бы не опоздание, меня бы и пронесло. А так, конечно, препод не упустил возможности вызвать меня к доске.
— Что же касается функции государства и права, то нам о ней расскажет… нам о ней расскажет Евангелина Гонсалес.
Прошу!
Поднимаюсь из-за парты. Спину жгут десятки насмешливых взглядов. Где-то там, среди них — пристальный взгляд Кита. Я знаю, я чувствую…
— Так какие основные функции государства и права вам известны?
Молчу. Силюсь вспомнить хоть что-то, но… Не могу. Потому что отовсюду до меня доносятся звуки травли.
Улюлюканье и насмешки.
— Юрий Александрович, можно я отвечу? — вклинивается напряженный голос Кита.
— Но вопрос адресован госпоже Гонсалес.
