— Тебе какую ночную взять? В горошек? Или цветочек? Эта, вроде, поновее будет.
— Я не поеду в больницу! Знаю я этих врачей! Сначала купят себе дипломы, а потом людей лечат…
— Чья бы корова мычала, — качаю головой, лишний раз напоминая бабуле о том, что у нас самих рыльце в пушку. Но она меня как будто не слышит и все повторяет, что ноги её не будет в больнице. Оставляю ее ненадолго. Собираю щетку и зубную пасту, кладу в мыльницу кусочек мыла и возвращаюсь в комнату.
— Позвони и отмени вызов! — стоит на своем бабуля, хотя с каждым словом её голос становится все слабей. Устало вздыхаю. Сажусь рядом с ней на кровать и осторожно сжимаю тоненькое запястье. Меня всегда удивляло, как много внутренней силы в этоймаленькой женщине. Прижимаю ее ладонь к щеке и говорю то, что считаю нужным:
— Ни за что не отменю. Ты не переживешь гипогликемической комы. А я не переживу, если с тобой что-то случится.
Не упрямься, пожалуйста. Ради меня.
Бабуля молчит. Она очень слаба, и я даже не уверена, что она меня дослушала. К счастью, скорая приезжает быстро.
Еду в больницу вместе с бабушкой и торчу там, пока ее оформляют. Я здорово опаздываю в универ, но мне уже все равно. Один черт, я опять не готова. Ни отвечать, ни даже просто слушать лекции. Я отключаюсь под убаюкивающие монотонные голоса преподавателей. В том состоянии вечного недосыпа, что я нахожусь, они для меня — лучшая колыбельная.
Звонит телефон. Распахиваю глаза и с тревогой оглядываюсь, не сразу вспомнив, где вообще нахожусь.
— Да… — зеваю я, наконец, сообразив, что все еще сижу в коридоре отделения терапии.
— Ты что, спишь?! Пары сорок минут назад начались. Ведьма рвет и мечет и грозит прогульщикам незачетом.
— Привет, Кит, — не знаю, почему, но я улыбаюсь. — Я тебя тоже очень рада слышать.
— Опять издеваешься, да?
— Нисколечко.
Кит вздыхает, в трубке что-то шуршит.
— Ладно. Проехали. Ты когда появишься-то?
— Сегодня, наверное, не появлюсь.
— Шутишь? Нас ведь на каждой паре отмечают!
— Да, я в курсе. Но ничего не могу поделать. У меня тут некоторые проблемы, так что…
— Какие проблемы?
— Бабуля попала в больницу. Я сейчас тут…
— В больнице? Диктуй адрес!
— Зачем?
Киту удается меня удивить. Я даже окончательно просыпаюсь.
— Затем, что я сейчас подъеду. Ну же! Диктуй адрес…
И я диктую. Не знаю, правда, зачем, но диктую. А он приезжает удивительно быстро. Я только и успеваю, что поговорить с бабулиным доктором.
— Привет.
Это уже, наверное, смешно, но я опять уснула.
— Привет.
Встаю со стула и тут же попадаю в его объятья. Утыкаюсь носом в колонну шеи и впервые за долгое время вдыхаю полными легкими. На смену затхлому больничному смраду лекарств и антисептиков приходит свежий аромат Китового парфюма.
— Зря ты ехал. Я уже, в принципе, освободилась, так что…
— Почему это зря? Разве тебе не нужна поддержка?
Поддержка? Понятия не имею. Раньше мне не на кого было рассчитывать, и сейчас я в полнейшей растерянности. А в носу отчего-то щиплет. Облизываю пересохшие губы и, не зная, что ответить, веду плечом:
— Тебе поставят пропуск.
— Ну, и черт с ним! Рассказывай, что случилось.
От Кита волнами исходит энергия, в то время как моя батарейка, наверное, окончательно сдохла. И я невольно тянусь к нему, чтобы подзарядиться. Хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть… Кит обнимает меня, прижимает к груди. А я закрываю глаза и просто стою вот так, посреди коридора, по которому туда-сюда снуют люди, и чувствую, как капля по капле ко мне возвращается жизнь. О боги, как хорошо… Как спокойно. Я готова всю жизнь стоять вот так, только бы с ним, только бы рядом.
— Так ты больше здесь не нужна? — спрашивает Кит, растирая мои озябшие плечи.
— Нет. Уже нет…
— И? Какие планы?
— Наверное, буду готовиться к завтрашним парам.
Не знаю, зачем вру. Я прекрасно понимаю, что усну, едва только открою книгу. Наверное, мне просто хочется произвести впечатление на Кита и доказать ему, что я вообще-то неглупая.
— Что ж… Значит, наши планы совпадают. Пойдем!
— К-куда?
— А куда скажешь. К тебе или ко мне?
— Зачем? — туплю я.
— Готовиться к завтрашним парам, конечно же! Не тупи, Ев. Ты же это хотела сделать?
— Ну, да…
— Так вот, я и спрашиваю — к тебе пойдем готовиться или ко мне?
Зачем ко мне? Я не хочу! Не хочу, чтобы он видел, как скромно мы с бабулей живем. Мне банально стыдно. Странное чувство, я будто боюсь, что он, такой чистый до скрипа, запачкается, заразится, как вирусом, царящей в нашем доме безнадегой. Да и к Киту я пойти не могу, как бы ни хотела. Не представляю, как буду смотреть в глаза его отцу, после того, что он видел.
— А твой отец…
— Он на службе. И приедет, дай бог, под вечер. Так, все! Решено. Ко мне.
Кит хватает меня за руку и тащит к лестнице. Так, держась за руки, мы выходим из отделения, проходим пару кварталов до метро и ныряем в полупустой вагон. Кит обнимает меня за плечи. Пригревшаяся в его руках и разморенная жарой, я в который раз за день засыпаю.
— Эй, соня! Нам на следующей выходить.
Открываю глаза и встречаюсь с Китовым смеющимся взглядом. Отчего-то смущаюсь. Молча подхватываюсь с сиденья и бреду к выходу из вагона. Может быть, и хорошо, что мне удалось подремать. Вдруг у меня и впрямь получится что-нибудь выучить?
По дороге к дому Кит расспрашивает меня о болезни бабушки. Поначалу я отвечаю не очень охотно, но потом необходимость выговориться берет свое. И я впервые рассказываю кому-то то, что так долго держала в себе. Делюсь с Китом своими страхами. Рядом с ним, таким сильным, почему-то легко быть слабой.
— А родители? Что ты вообще о них знаешь?
— Не очень много. Мой отец — сын испанского атташе по вопросам образования… Ну, конечно, на тот момент… С матерью они познакомились в институте. Не поверишь — на факультете международных отношений. Она тогда с кем-то другим встречалась, но мой отец отбил ее у жениха. Бабуля говорит, что мать влюбилась, как кошка, а тот поиграл ей и выбросил на помойку. Знаешь, она меня родила только потому, что думала, будто сумеет его удержать ребенком.
Но не вышло. А дальше… дальше были слезы, истерики, нервные срывы, попойки и мужики… Бабуля забрала меня, когда мне было четыре. Но мне кажется, что я помню каждый день из той жизни, — выкладываю на одном дыхании и вдруг ни с того ни с сего осекаюсь. — Извини. Это грустная история.
