— Значит, ты живешь с бабушкой, а родители…
— Отца я никогда не знала. А мать умерла, когда мне было шесть. Меня воспитывала бабуля.
— Которая сейчас попала в больницу?
Отец открывает ящик и достает приборы.
— Да… У нее сахарный диабет.
Удивительно, но наш совместный обед проходит неожиданно приятно. В самом конце отец даже хвалит стряпню Евы, и она лепечет что-то невнятное, смутившись почти до слез. А мне так странно видеть ее смущение. Со мной-то она ведет себя совершенно иначе. К тому же я понимаю, что за какой-то час отец выведал у Евы едва ли не больше информации, чем я — за все проведенное с ней время. Как-то так ненавязчиво и между делом… Умеючи.
— Фух, — выдыхает Ева, когда мы, наконец, снова остаемся одни. — Уехал! Я уж думала, это никогда не кончится!
— Почему? По-моему, все прошло просто отлично.
— Да… Но я совершенно не была к этому готова. Ты же говорил, что никого не будет!
— Я так и вправду думал. Ну, ты чего? — ловлю Еву в кольцо своих рук, веду носом по волосам. — М-м-м, ты так вкусно пахнешь…
— Это чем же? — сводит брови Ева, чутко улавливая подвох, скрытый в моих словах.
— Жареным беконом, — смеюсь я.
— Фу!
— А вот и не фу, очень аппетитно. Сейчас я кого-то съем!
Клацаю зубами, как тот волк в мультике, Ева визжит, отталкивает меня с непонятно откуда взявшейся силой и выбегает прочь из кухни. Несусь за ней. Она чуть притормаживает у лестницы, и я почти её нагоняю. В конце концов, на моей стороне преимущество — во-первых, я в курсе расположения комнат, во-вторых, мои ноги длинней, а шаг шире. Ева оборачивается и, все так же отчаянно громко визжа, взмывает вверх по лестнице.
— Ты идешь в верном направлении! — кричу ей вслед. Понимая, что проиграла, Ева поворачивается ко мне лицом и начинает пятиться по коридору.
— Если продолжишь в том же духе, упрешься в дверь моей спальни, — шевелю бровями. С губ Евы слетает испуганный смешок. Она нервно кусает их и, чуть помедлив, неуверенно замечает:
— Я не шутила, когда сказала, что до свадьбы…
— Ни-ни?
— Ну, да, — Ева отводит взгляд и таки касается спиной двери. Дальше ей некуда отступать. Дело за мной.
— Я помню.
— И? Тебя это устраивает?
— Не то, чтобы, — честно сознаюсь я, — но я уверен, что мне удастся заставить тебя передумать.
— Это вряд ли, — хрипло шепчет она.
— Ну, не знаю…
Просовываю ладонь в тесное пространство между ее спиной и дверью. Дергаю Еву на себя, а свободной рукой тяну дверную ручку. Дверь открывается, мы вваливаемся в мою спальню и замираем посреди залитой обеденным светом комнаты.
— Не надо, — тихонько шепчет Ева, видимо, испугавшись голода в моих глазах.
— Я просто поцелую тебя. Хорошо?
— Хоро… — Она не успевает договорить, потому что я закрываю ей рот поцелуем. Веду языком по губам, лижу, прикусываю. Подталкиваю Еву к кровати.
— Нет, Кит, я правда…
— Я просто тебя поцелую! Клянусь…
Происходящее распаляет меня. Ева нерешительно опускается на локти, а я нависаю сверху. У меня адский стояк, но я обещал ей, что не сделаю ничего такого, поэтому все, что я себе позволяю — еще один поцелуй. Склоняюсь ниже к ее воспаленным, искусанным почти до крови губам. Придавливаю их указательным пальцем и стону, когда она впускает его в жаркую влажную глубину и принимается неуверенно, едва ощутимо посасывать. Меня конкретно ведет. И я уже не уверен, что смогу в любой момент остановиться. Из горла вырывается странный протяжный звук. Я опускаю голову и касаюсь своим лбом лба Евы… Замираем так на несколько долгих секунд. Глядя друг другу в глаза. С удивлением понимаю, что у меня дрожат не только руки. А, кажется, каждая клетка, каждый атом дрожит. Я полностью подчинен вибрирующим внутри эмоциям. Они рвутся наружу подобно демонам, и мне все труднее их контролировать.
Медленно, как под гипнозом, отвожу руку от ее рта. Так же медленно откатываюсь в сторону.
— Я сделала что-то не так?
— Нет. Нет! Все нормально. Не шевелись… Мне нужно прийти в себя.
Ева послушно кивает. Переворачивается на бок. И мы еще долго лежим на моей узкой кровати, сплетаясь взглядами, но не касаясь друг друга. А потом Ева засыпает, убаюканная стучащим в окно дождем. Я же на таком адреналине, что не уснуть. Нашариваю рукой телефон, проверяю время. Ева хотела успеть заскочить к бабуле в больницу до отбоя. А значит, у нас есть еще пара часов. Пусть поспит. Тянусь за брошенным на тумбочке рефератом по английскому. И заставляю себя сосредоточиться на учебе.
В тот день мы успеваем, кажется, все. И выспаться, и заскочить к бабушке, и даже прогуляться по мокрым, усыпанным палой листвой улицам, не замечая ни промозглого ветра, ни сеющую с неба морось. А потом долго прощаемся у обшарпанного подъезда. И опять целуемся. Сладко. Так сладко…
А ночью мне снится Ева. Я просыпаюсь взмокший и возбужденный, кажется, донельзя. С этим нужно что-то делать, иначе…. Недолго думая, обхватываю член рукой и, стиснув в зубах уголок подушки, в два счета довожу себя до разрядки.
Утром первым делом звоню Еве. Но она почему-то опять не берет трубку. Тащусь в универ, в коридоре встречаюсь с Бестужевым, Лерой и компашкой Прохорова. Включаюсь в их разговор, а сам то и дело верчу головой по сторонам.
Ева появляется, когда я уже теряю на это всякую надежду. По традиции она немного опаздывает — пара уже началась, и препод, конечно, не упускает случая по ней проехаться. Но сегодня Еве удается его отбрить — выходит, я не зря читал лекции. Мои губы растягиваются в широкую улыбку. Я подмигиваю моей девочке, наплевав на то, что это кто-то может увидеть.
— Чего скалишься? — толкает меня в бок Бестужев.
— Да так. Не бери в голову.
— Ну-ну, — хмыкает Ник.
— Молодые люди! Соблюдайте, пожалуйста, тишину. Я и так редко слышу что-то внятное от госпожи Гонсалес, а тут еще вы мешаете мне насладиться, — делает нам замечание препод. Бестужев ржет, как идиот. Его смех подхватывают остальные, и я вижу, как свет, появившийся в глазах Евы, гаснет. Я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не затолкать этому мудаку распечатки его же лекции в глотку. Руки сами собой сжимаются в кулаки, я отрываю задницу от деревянной скамьи и в тот же миг ловлю пронизанный паникой Евин взгляд. Она качает головой из стороны в сторону, призывая меня одуматься. Давая понять, что ей не нужна моя защита. Что она сама справится… Зажмуриваюсь. Делаю вдох-выдох. И еще раз. Наверное, это не дело — бить престарелого лектора, каким бы моральным уродом тот не был.
Заставляю себя вернуться на место. Потому что она того хочет.
Едва звенит звонок, бегу к ней, но Ева исчезает раньше. Я не нахожу ее ни в коридоре, ни в столовой, ни возле женского туалета. Звоню ей — но и тут меня ждет облом. В следующий раз я вижу Еву лишь на английском, где ей приходится столкнуться с очередной волной издевательств. И тут уж моя вина налицо. Ведь вместо того, чтобы помочь Еве с докладом, как изначально планировал, я думал лишь о том, как забраться к ней в трусики.
