Мы с Торой крадемся по коридору.
— Здесь может быть красиво. Правда, — клянется она и хватает меня за руку.
Мы на первом этаже — пустом, оглохшем. Во тьме корпус будто умирает, не слышно даже тиканья. Лишь в окошке вахтера горит свет.
— Екатерина Константиновна не любит, когда ночью кто-то шастает. — Тора прячется за угол и увлекает меня за собой. — Ты выйдешь через черный ход и постучишься в центральные двери. А потом сразу побежишь обратно. Пока она будет выяснять что к чему, я возьму ключи.
— Какие?
— Волшебные. Екатерина Константиновна охраняет маленький рай от монстров.
— А мы не монстры? — интересуюсь я.
— Разве что совсем чуть-чуть. Удачи, Захар.
Мы разделяемся. Теряемся в темных углах корпуса. Срастаемся с ними. Я стараюсь идти тихо, но — тщетно. Мои шаги — шаги великана, проломившего пол и проткнувшего землю до самой магмы. Вдруг Екатерина Константиновна уже обнаружила меня? Вахтеры появляются неожиданно — аксиома. Что, если на самом деле они спецагенты?
С трудом, но я все же нахожу черный ход и выныриваю из корпуса. Пахнет дождем. Ряд горбатых фонарей, потрескавшийся асфальт, мелькающие за решетчатым забором машины — все мне кажется идеальным хотя бы потому, что во дворе нет Екатерины Константиновны.
У старушек с гульками определенно есть какая-то суперспособность. Может, они умеют летать? Читать мысли? Управлять оружием на расстоянии?
Я спешу навстречу каменному коту, взлетаю по ступенькам, стучусь. Где-то там, за окнами, семенит к двери Екатерина Константиновна, но я не дожидаюсь ее и возвращаюсь к Торе.
— Ключи у тебя?
— А ты сомневался?
Мы несемся по лестнице — чересчур долго для четырехэтажного здания, и, наверное, скоро очутимся на Венере.
— Где же твой рай? — продолжаю расспрашивать я.
— На крыше.
И как я не догадался? Красота всегда стремится к звездам.
Перед нами вырастает решетка, и Тора сует ключ в заржавевший замок. Странно, но в густом полумраке коридоров она ориентируется лучше, чем в нашей комнате. Словно ее дом — здесь, по соседству с Венерой.
Мы вырываемся из темноты, расплескиваемся, как капли, летящие мимо чашки. Сегодня мы отправляемся в свободное плавание. К звездам.
Вдали мерцает город. Под Большой Медведицей приютился сквер студентов. Под созвездием Льва — автобусная остановка. А под черными облаками — мы.
Тора обнимает меня со спины.
— Нравится?
— Да…
— Я бы хотела кое-что тебе подарить, — вдавливает она горячие-горячие слова между моими лопатками. — Талисман.
Тора извлекает из кармана шестеренку. Я щурюсь и замечаю, что на ней нацарапана надпись: «Моему Облаку».
— Спасибо, — хмыкаю я, принимая подарок.
— Ты мое облако, Захар. Клочок неба.
— А как же чайник с накипью?
Я мечтаю, чтобы она засмеялась и обозвала меня дураком, чтобы заплела косу и станцевала, как тогда, в свой день рождения.
— Я рада, что ты со мной.
Она подплывает к краю крыши. Ее силуэт на фоне огромного города уменьшается до силуэта птицы. Но как только я закрываю глаза, Тора превращается в город. В миллиарды созвездий.
С лестницы доносится шум. Тора не слышит. Тору оглушил ветер и ослепили ночные огни. А я наблюдаю за тем, как на крышу выпрыгивает Лида. Щеки ее горят, а в улыбке вполне бы поместилось море. Лида таращится на нас не моргая. На нее, будто цунами, надвигается огромная тень. Бруно?.. Неужели кот и ногтерез тоже решили прогуляться до Венеры?
Я качаю головой. Давай, Лида, уведи его отсюда. На эту ночь звезды забронированы.
Ее улыбка тает, и теперь в ней поместится разве что маленькое озерце.
— Пойдем в спальню. Мне холодно, — жалуется она, отворачиваясь к коту.
Тень застывает, как желе. Бруно выныривает из темноты лишь на миг, но успевает окинуть нас с Торой взглядом и рассмотреть шестеренку в моих руках.
Секунда — и они исчезают. О чем он подумал? Догадался ли об экспериментах Хлопушки? Я подавляю желание броситься за ним и все объяснить.
— Чего ты там копаешься? Иди ко мне! — зовет меня Тора.
Я прячу шестеренку в карман и отгоняю тревожные мысли. Сегодня они лишние.
Мы забронировали звезды и Венеру. Чем не идеальная ночь?
* * *
Я просыпаюсь от настойчивого ощущения, что за мной кто-то наблюдает.
— Доброе утро, соня, — мурлычет Тора мне на ухо. Как же она близко… Я даже пепла не чувствую.
Приподнявшись на локти, я изучаю ее — медленно, чтобы ничего не упустить. Теперь я делаю это каждое утро. Потому что… Я знаю, утра рано или поздно закончатся, как зубная паста. Как бензин в автомобиле. А я должен запомнить Хлопушку. Должен ее вызубрить.
Накрашенные ярко-красной помадой губы целуют меня в щеку. Тора уже в шортах, рубашке и своих любимых фиолетовых колготках, выделяющихся яркой кляксой на фоне комнаты.
— Иди сюда. — Я обнимаю ее, но она трясет указательным пальчиком перед моим носом и извлекает из-под подушки наш проигрыватель.
Блюз коммунальных будней, хозяин пыльных нот
Творит по кухням блудным очередной обход.
Гример страстей экранных, суфлер батальных сцен
Эстет пропорций вечно равных,
Законодатель и блюститель цен.
— Песня как раз под настроение! — воодушевляется Тора, подскакивая.
И вот она уже танцует — плавно, завораживающе. Колыхается деревом. Определенно, яблоней.
— Поиграй со мной, — просит она.
— Во что?
— В виселицу, или что-то вроде того. Я придумываю слово — ты пытаешься его отгадать. По буквам.
— А если я ошибусь?
— Я надену кофту. Куртку. Шапку. Укутаюсь в плед.
— Как интересно! Тогда за правильную букву… наоборот? — фыркаю я.
— А ты молодец. — Тора хватает меня за руку и стаскивает с кровати. — Это о нас. Шесть букв.
— Хм… Счастье?
— Нет, дурачок! В слове «счастье» семь букв!
Тора роется в шкафу и через миг выуживает шерстяную кофту.
— Хорошо, по буквам так по буквам, — сдаюсь я. — Но для начала ответь: ты специально оделась, как на Северный Полюс?
— Конечно! — кивает Тора и продолжает колыхаться. — Если бы я была в одном платье, игры бы не получилось.
— Ладно. Может… «О»?
Кофта соскальзывает с Ториных плеч.
— А еще «Л».
