Я все-таки падаю, но тут же поднимаю голову и подрываюсь.
Третья улица. Крайний дом. Он и правда как ласточка: чистый, светлый. Вот-вот взлетит воздушным шариком. В саду растут яблони и цветы. Здесь нет огорода.
Нет. Огорода.
Как эти люди живут?
Если не вспашешь землю — не вырастут овощи.
Если не вырастут овощи — ничего не продашь.
Если ничего не продашь — не получишь денег.
Если не получишь денег — не будет еды.
Если не будет еды — сдохнешь.
Прописное правило. Его знает каждый ребенок в поселке.
Ясно теперь, почему моему другу-врагу плохо. У нее нет еды.
Калитка качается на сквозняке, дверь распахнута настежь. Ненавижу орать на всю улицу, так что… Придется пугать. Круче, когда внезапно.
Дом обволакивает меня тоненьким «помогипомогипомоги».
Я проскальзываю в сад и крадусь по зеленой траве. Что, если Ласточка — это портал в мир, где у людей растут только цветы и яблони?
Я впитываюсь в стену, заглядываю в окно и убеждаю себя, что мое дыхание — просто шелест листьев, а я сам — дерево. Мамочки-пожалуйста-я-всего-лишь-дерево-не-трогайте-меня.
Девочка лет восьми забилась в угол и раскачивается из стороны в сторону. По щекам текут слезы, платьице в грязи, кудряшки растрепаны.
Она как взорвавшаяся хлопушка. Наверное, недавно расчесывалась, любовалась отражением в зеркале. А потом — бах! — и на полу валяются конфетти.
Из соседней комнаты доносятся возгласы. Кто-то кого-то торопит. Кто-то кого-то ругает. Причем так зло, точно убить собирается.
А девочка все плачет и плачет. Я боюсь, что скоро она затопит Ласточку и наш поселок.
В висках — песня «Аквариума». Она постоянно со мной. Впору снимать немое кино.
Да будет шаг твой легок,
Пока не кончен сон,
Прекраснейший в жизни твоей…
Если бы у меня на ладони имелась кнопка паузы, я бы продырявил ее.
В кухню вваливается здоровенный мужик с маской клоуна. Хотя, клоун из него так себе.
— Заткнись! — рявкает он.
Но девочка всхлипывает громче прежнего.
— Где родители хранят деньги? — Мужик трясет ее за острые плечики. — Да не реви ты!
Я обвожу взглядом сад и не нахожу ничего, что могло бы нас спасти.
А нет. Нахожу.
У хозблока валяется ржавая лопата. Близко. Метра четыре, не больше.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Я дерево, дерево, дерево…
Прыжок, второй. Она моя. Я пинаю ее носком кроссовка и подхватываю. С размаху бью по окну.
Осколки летят на «клоуна».
Дом трещит от боли.
— Что ж ты не защищалась, Ласточка? Терпи, — почти беззвучно лепечу я и прошмыгиваю в нишу за яблоней.
Они не заметят. Они пришли развлекать не меня.
Помоги, Ласточка, давай. Выпроводи гадов!
Я глажу ее по водосточной трубе. Губы прижимаются к ледяной побелке. Я еще не сталкивался с такими скромными домами. Обычно каменные существа борются и хлопают дверями, если от этого зависит их жизнь.
Умоляю, Ласточка, не медли. Сколько тебе? Дай угадаю: нет и года?
Наплюй на возраст и помоги хозяйке. У тебя это в крови.
На веранде появляется трое громил в дурацких масках. Хмурых, словно их хозяева и не клоуны вовсе. Кирпичи вместо носов, ртов и глаз.
Мои тезки, если верить Пашке.
Вперед, Ласточка. Самое время хлопнуть дверями.
В прямом смысле.
Клоун-блондин прилип к стеклу — изучает участок.
— Они вернулись.
Его товарищи держат руки в карманах, и мне даже представить страшно, что они там прячут.
— Валим.
Но «свалить» они не успевают. Раз — и захлопывается замок на пути к их спасению. Два — задвигается щеколда в кухню.
Молодец, Ласточка!
— Бей окна! — вопит светловолосый упырь.
Но он не в курсе, что окна тоже умеют бить. Самому высокому достается по лбу рамой. Рядом с блондином лопается стекло. Осколок впивается ему в ногу. Тот, что общался с «хлопушкой», получает в грудь ожившим шкафом.
Ха-ха! Знай наших!
Я заглядываю в кухню. Девочка до сих пор качается и всхлипывает.
— Иди сюда, — зову ее я.
Но она не обращает на меня внимания. Хлопушка, блин. Взорвалась и оглушила сама себя. Расстроилась из-за испорченной прически.
Я перемахиваю через подоконник и приземляюсь у холодильника. Хватаю девчонку за локоть. Она с ужасом таращится куда-то между нами и роняет тихое «отпусти».
— Мы спрячемся. — Я расправляю плечи и включаю режим командира. — За мной.
Мы прошмыгиваем в разбитое окно и несемся прочь. За нашими спинами раздается ругань клоунов. Им больше некого развлекать. Не сомневаюсь, они заметили нас и решили, что это мы их покалечили.
Обычные люди думают именно так.
Как хорошо быть домом. Тебя никто не наказывает. Твори, что в голову взбредет, круши столы, потолки, рыдай, трещи половицами — всем плевать. Ты ведь дом. Тебя не поставят в угол. В тебе самом полно углов.
Мимо нас проносятся стройные ряды баклажанов, картошки и помидоров. Соседи вскапывают огороды и с подозрением косятся на нас. Странно, что никто не слышал звона стекла. Или слышал, но не обратил внимания. Готов поклясться, так и есть. Еще одно прописное правило. Не обращай внимания.
Мы мчимся ко мне. Мой Воробей наверняка нас защитит.
— Я устала, — хнычет девчонка.
— Тогда возвращайся домой и пригласи их на чай!
Клоуны не преследуют нас, но темпа мы не сбавляем. На всякий пожарный. Я-то ученый. Расслабишься — проиграешь. Споткнешься — проиграешь. Разревешься — проиграешь.
— Еще чуть-чуть, — обещаю я.
Воробей выныривает из-за очередного поворота. Наконец-то! Мы влетаем ко мне и, даже не стянув обувь, поднимаемся в мою комнату. Для пущего эффекта я подпираю дверь столом. Предков нет — днем они частенько торгуют. Я ощущаю себя супергероем, спасающим планету, и звоню в милицию. С трудом вспоминаю адрес.
Растяпа!
Дяденька обещает, что к нам скоро приедут.
Девчонка топчется в углу и ковыряет мизинцем обои. У меня никогда не было гостей. Особенно — таких. Как поступают радушные хозяева? Угощают чаем? Приглашают присесть? Болтают о погоде?
— Чувствуй себя как дома, — выдавливаю я, звеня мелочью в кармане. — Как тебя зовут?
