Целую.
Она не злится! Она все поняла!
Облегченно выдохнув, я придавливаю себя одеялом и молюсь, чтобы Хлопушка вернулась. Чтобы прокричала: «люблю тебя!» Чтобы сыграла на скрипке. Чтобы мини-губы больше не калечило проклятое «ненавижу».
Я не сплю. Не сплю. Не сплю.
Сегодня утром Тора загадала кролика. Интересно, что бы она загадала сейчас?
В комнате темно, но это и к лучшему. Я представляю, как протягиваю руку и дотрагиваюсь до Торы. Как глажу ее волосы, губы, ключицы.
Она рядом — чуть выше звезд. Мне просто нужна лестница подлиннее. На пару ступенек.
* * *
Семь утра. Торы нет.
Я распахиваю окно — слишком разит вчерашним «ненавижу». Моя одежда пропахла им, вытеснила аромат яблок.
Мне все приснилось.
Приснилось.
Я выскальзываю в коридор и сливаюсь с толпой. Стая спешит на работу.
Где-то играет музыка.
Если прижать ракушку к уху, вы не услышите шум моря. Это миф. На самом деле звуки проехавшей машины, цокота каблуков длинноногой красавицы, движения крови в организме резонируют со стенками ушной раковины. Но стоит закрыть глаза — и ты на песчаном берегу.
Я взлетаю по лестнице — к кабинету Бруно. Мне нужно ему все объяснить. Он поймет.
Мифы превращаются в реальность, если зажмуриться. Просто закрыть глаза и представить, что ты мчишься к звездам.
Я сталкиваюсь с Екатериной Константиновной и бормочу извинения. Мне в спину, точно в мишень для дартса, летят ругательства. Екатерина Константиновна не знает, как за секунду добраться до моря. А ведь это легко: прислони ракушку к уху. Закрой глаза.
Я вхожу в кабинет Бруно без стука, задыхаясь от волнения.
— Захар… Доброе утро.
Герр Шульц расплылся в кресле бесформенным облаком. Ногти стучат по столу. Поссорился с ногтерезом?..
Опустившись на стул, я спрашиваю:
— Где Тора?
Бруно пристально смотрит на меня и щелкает ручкой.
— Без понятия. Но мы с ней обсудили далеко не все.
— И я…
— Ты не думай, — перебивает он меня, — я не монстр. И не убийца.
Я глотаю нервный смешок.
— Правда?
Щелк-щелк-щелк — ругается ручка. Цок-цок-цок — возмущаются ногти.
— Ты малолетка. Неотесанный пацан. Недоучка. — Бруно раздувается, как огромный парус. Кресло под ним трещит. — Как по-твоему, зачем я вас нанял? Чтобы убивать? И не говори о домах. Они заслуживают…
— Даже Чайка? Даже она заслуживает?
Болевые точки у всех одинаковые, и плевать, что у тебя внутри — шестеренки или кровь. Я хороший спасатель и — плохой собеседник.
На лице Бруно проступают красные пятна. Пальцы каменеют. Ручка падает, укатывается под стол.
— Да, — шипит Бруно, наклоняясь ко мне. — Даже она.
— Вы по ней не скучаете?
— Я ненавижу чаек. И ненавижу магнолии.
— Именно поэтому вы плакали?
Он хватает меня за воротник и встряхивает.
— Найди Тору, Захар. Я обещаю, что не заставлю ее выплачивать штрафы. И не уволю. Она — наш единственный шанс.
— Хорошо, — киваю я, а сам прокручиваю в голове вчерашнюю сцену.
Тора исчезла. Тора обманула нас.
Тора ушла в свободное плавание.
Интересно, она до сих пор считает, что я ее выдал? До сих пор проклинает меня? Что, если в эту секунду она стирает со стен Ворона отпечатки наших ладоней?
Глупая, глупая девочка. Ты не оставила мне ничего, кроме снов. Так нечестно.
Слышишь?
Нечестно.
* * *
— Она пропала, — заявляю я, переступив порог кабинета Лиды.
К ногтерезу заглянула и Ди: она переминается с ноги на ногу, готовая в любой момент разбить Zahnrad. Но сегодня нам угрожают не дома и даже не кот с отросшими ногтями. Мы слабы без Торы. Все до единого.
Лида сползает на стул, вцепляется пальцами в колени. Слезший лак напоминает японские острова.
— Мы найдем ее, — продолжаю я.
Часы выстроились в ряд на длинной полке. Ди гладит циферблаты и морщится:
— Смеешься? Если она пропала, то это его рук дело. Его! Он убьет Тору. Или уже убил.
Я смотрю в потолок и вижу лицо Бруно. Перекошенное, как Пизанская башня. Он ненавидел нас с Торой, часы, Лиду, Ди. Магнолии и чаек. Нет, он не знает, где она. Бруно не умеет играть на публику. Бруно плохой актер.
— Он не виноват.
— Захар прав, — подает голос Лида. — Он нормальный.
— Да нифига! — багровеет Ди, сжимая кулаки. — Ни-фи-га! Он псих!
Я качаю головой.
— Псих, которому позарез нужна Тора. Мы будем ее искать. Хотя бы потому, что это задание твоего начальника.
— Или хотя бы потому, что ты неудачник, и она тебя бросила, — парирует Ди.
— Иди к дьяволу.
Все не так страшно. Закрой глаза. Просто закрой.
Я скучаю, Тора.
Танцуй, где бы ты ни была, играй на скрипке, но не уезжай на море. Ты ведь не устала? Я буду ждать вас с Вороном. Обещаю.
— А если это действительно Бруно? — Ди подходит ко мне вплотную. Мы почти соприкасаемся лбами. — Что тогда?
— Тогда я закопаю его.
Расцарапаю изнутри. Вырву сердце. Закрою глаза и пойму, что на ощупь оно такое же, как мокрый надувной мяч.
Я сыграю им в волейбол.
— Как же вы ошиба-а-а-етесь, — шепчет Лида. Слезы высохли, и черные подтеки разделили ее лицо на островки. Хонсю, Сикоку, Кюсю и Хоккайдо, не иначе. — Как же вы ошибаетесь, ребята.
* * *
Матушку выписали быстро. Я загорелся идеей поскорее восстановить Воробья, пусть и мертвого, отреставрировать его, и уже через несколько месяцев мы переехали в наш дом.
Сначала было трудно. Жить в том поселке, где когда-то пахло яблоками и танцевала самая маленькая девочка на свете, — все равно, что играть в рулетку. Сегодня ничего, держишься. Не выстрелило. А завтра ты труп, потому что внезапно из шкафа выпадает плюшевый кот. Или проигрыватель. Она не забыла их, но забыла все остальные вещи, включая тебя.
Матушка обрадовалась, когда я притащился к ней с двумя чемоданами. В первом — моя одежда. Во втором — одежда Торы.
Когда Хлопушка найдется, я поглажу ее любимое платье. А она найдется. Нужно только зачеркивать дни в календаре. Угольком. Этот урок я усвоил с детства.
Теперь мы с матушкой часто пьем чай по вечерам и говорим — о мелочах. С трудом. Перебарывая страх. Замалчивая главное. А днем я пропадаю на работе в компании Ди. Этой девчонке все нипочем. Она, как и раньше, живет в корпусе, титановая, хмурая.
