— Не ужаснее ABBA, — подмигивает Лида. — Я увольняюсь, Бруно. Без тебя я здесь чужая. Не злись. Ты ведь тоже уезжаешь ради дома. Не заставляй меня бросать свой. И спасибо, что не убил Сокола. Мне кажется, что вовсе не новенькие часы лечат дома. Дома лечит наша любовь.
— Лида… Я плохой человек?
— Ужасный. — Она целует его в висок. — А… Можно вопрос? Это она тебе подсказала, как их лечить?
Бруно грустно усмехается и извлекает из кармана брюк скомканные лосины.
— Цвет осеннего моря. Я нашел его.
Глава 32
Анна
ПОСЛЕ
— Мама не разрешает мне здесь гулять, — хнычет Темыч.
Мы пересекаем дорогу и сворачиваем направо.
— Монстры не навредят ей. А тебе — навредят.
Мне повезло. Мальчишка — жаворонок, он просыпается раньше родителей и бродит по участку с пакетом на голове. Охотится на чудовищ.
Я наплела Темычу о хищниках, которые едят слышащих. О том, что сегодня они нападут на поселок. Он понял меня мгновенно и помчался в кухню за ножами. А я пообещала его спрятать.
Наивный маленький мальчишка. Он не знает, что хищник — его мать. И что спасаем мы не его, а меня.
И вот мы спешим — скорее в никуда, чем куда-то. Из-за макушек хижин вырастает холм. Мой холм. С моим скелетом.
— Я боюсь, — упирается Темыч, обнимая плюшевого кролика. — Гулять рядом с ним вредно.
Ворота скрипят. Ворота рады нам.
— Он добрый.
Ветер бьет в спину, сухие яблони по-прежнему обнимаются. Кто-то нацепил на ветки одноразовые стаканы, и они стучат что есть мочи.
— А вдруг монстры найдут меня и съедят?
Трава на холме пожелтела и царапает ноги.
— Нет, Темыч. Он добрый только для своих. А ты — свой.
Когда мы добираемся до крыльца, ветер успокаивается. Одноразовые стаканы замолкают.
Здравствуй, Ворон.
Спаси меня от монстров.
Мы ныряем в полумрак дома. В ушах — безумное «тик-так» и бормотание, далекое-далекое. Я завидую Темычу. Для него это — крик. Что-то вроде наушников. Мальчишка щелкает громкость на максимум и наслаждается звуком. А я… Я стою за его спиной и пытаюсь уловить знакомые ноты.
Душно. Черные стены, дырявый потолок, пол — в земле. На подоконнике валяется Облако. Темыч замечает его мгновенно.
— Он… Почему он не у тебя?
— У меня.
Паршивое оправдание.
— Значит, это твой дом?
— Мой.
Ты даже не представляешь, насколько мой.
— Здесь есть подвал. Сюда монстры не полезут. — Я пинаю ботинком прогнившие доски. Из дыры в полу несет сыростью и мочой, на лестнице скрутились морским узлом черви.
— Там темно. — Темыч сосредоточенно смотрит куда-то мимо меня. Ему трудно отключить слух. Трудно усмирить подрывника.
Выудив из кармана фонарик, я отдаю его мальчишке. Я подготовилась. Я все просчитала. Я… нигде не ошиблась.
Темыч прыгает на ступеньку к червякам и гладит их.
— Они тоже прячутся, — объясняет он. — От тех хищников.
— Видишь, тебе не будет скучно.
— А ты?
— А я убью всех монстров и вернусь за тобой.
— Так нечестно! — возмущается Темыч. — Возьми меня!
Я сажусь на корточки.
— А как же черви? Они не выживут без тебя. Обещаю, я приведу тебе самого опасного монстра, и ты сам решишь, как с ним быть.
Поднявшись, я подхватываю доски. Темыч наблюдает, как над его макушкой смыкается тьма. Как я хороню его в костях Ворона, чтобы чудовища точно не пробрались к мальчишке — или он не пробрался к ним. Я опрокидываю шкаф и перетаскиваю его на прогнившие доски.
Я спасена. Осталось только побеседовать с монстром.
* * *
Илона складывается в позу собаки, и ее ступни омывает море. Солнце выглядывает из-за туч. Утренние лучи скользят по песку и бутылкам пива. Моросит мелкий дождь, и над волнами появляется радуга — на все небо, или даже больше. Обнимает поселок, улыбается ему, как старому другу. Силуэт Илоны похож на идеально ровную букву «Л». Если смотреть издалека, ее можно принять за штендер. С рекламой домов, определенно.
Мне не страшно. Не страшно и морю — второй день волн почти нет. Мы с ним связаны.
Я шагаю к Илоне и снова и снова проваливаюсь в песок — он засасывает меня, хоронит, и так — спасает. Он тоже мой друг.
— Доброе утро, — шепчу я.
Как странно. Почему, вывернув себя наизнанку, посерев в больнице из-за туберкулеза, побив всю посуду в квартире, мы продолжаем говорить «доброе утро»? Почему нельзя произнести: «Дерьмовое утро. Тебе чай или кофе?»
Буква «Л» выпрямляется. Синяки под глазами, бледная кожа, взлохмаченные волосы… Кажется, Илона ненавидит клетки.
— Красивый рассвет, да?
— Я все знаю.
— О чем ты? — хмурится она, и ее брови превращаются в длинное тире.
— Ты попросила у Ворона кое-что особенное.
Машинку на радиоуправлении.
— И что же?
— Точнее — кого, — рычу я.
Илона пятится и мотает головой.
— Что ты несешь…
— Второй муж — носитель здорового тела. Я — подарок дому, ведь за такую услугу нужно немало заплатить. Но я не позволю тебе это провернуть, ясно? Не позволю. Ты прикидывалась идеальной женой, готовила сырники по утрам, обнимала мужа, но ты не любишь его. Ты ищешь прошлое, а оно от тебя бежит. — Я иссякаю и хватаю ртом воздух. — И Темыч растет таким по твоей вине. У чокнутых мамаш не бывает нормальных детей!
Илона едва не плачет. Мое «не бывает» проникает в нее через поры. На лбу, на носу, вокруг губ темнеют морщины-паутинки.
— Чокнутая здесь только одна. И это ты.
Губы Илоны не шевелятся. Звук течет из ее рта, как кровь. «Не бывает» добралось до сердца.
Но мне не страшно. Темыч меня спасет. Илона любит сына, а ее сын похоронен по соседству с червями.
— Артем слышит их. Да, Аня, он слышит твоих друзей. Ему… тяжело справиться с даром. Небо, он же совсем маленький, но проклятые Zahnrad не жалеют никого. За последние десять лет у них накопилось множество историй. В кинотеатрах на такие фильмы детей не пускают. Такие книги не продают несовершеннолетним. Они ломают психику, а в качестве утешительного приза разговаривают с тобой! Я водила Артема к психологу, но… Врач ведь не оглушит его. И не заткнет Zahnrad. Поэтому я рискнула. Подарила дому полотенце Артема. Ты из-за него так разволновалась? Зря. У вас одинаковые. «А» — Артем. Я попросила Ворона… Не тревожить моего сына. Отнять у него дар.
