Моя история закончится через час. Допишу ли я ее? Исполнится ли нам тридцать четыре? Или нашего «мы» не станет?
Да к черту нас.
Спасайся, Вячеслав. Уверен, до звезд тебе не хватает всего двух ступенек.
А я пойду.
И… На всякий случай прощай. Выбей этому дому зубы. Прицелься хорошенько, не дрейфь.
И помни: иногда нужно просто закрыть глаза.
Глава 35
Анна
ПОСЛЕ
Я возвращаюсь к нему, к этому несчастному крошечному комку. В нос бьет запах отвратительной могильной сырости. Но тот, кого я похоронила, жив. И плачет.
— Они нашли меня, — бормочет Темыч. — Какие же они злые!
Я опускаюсь на колени.
— Кто?
— Монстры.
Темыч жмурится и сжимает кулачки. Он всеми силами отгораживается от меня.
— Нет, что ты. Они… передумали на нас нападать и ушли в лес.
— Больно… Мне так больно!
Его бледная кожа будто светится в полумраке подвала. Или могилы?
Я глажу Темыча по макушке. Ну же, мальчик, открой глаза…
— Где больно?
— Везде… Они сожгли нас. Сломали и сожгли.
По лбу Темыча стекают капельки пота. Меня же бросает в холод. Сожгли. Темыч точно сросся с почерневшими стенами, забрал у обугленного скелета частичку ожогов.
На языке вертится вопрос, на который я уже знаю ответ:
— Как тебя зовут?
— Ворон.
Я отстраняюсь и мотаю головой. Мысли путаются. Что произошло, пока я воевала с Илоной? Кто этот маленький человек, называющий себя птицей? Что, если он всего лишь микрофон Ворона?
Нет… Темыч не заслуживает того, чтобы его нашли монстры.
— А меня? Как меня зовут — помнишь?
— Аня… Почему, почему ты сбежала? Мне было так страшно.
Я обнимаю Темыча за плечи. Сложно сказать, кто в нем говорит — маленький мальчик или Ворон, но это и неважно. Я бросила их обоих.
— Прости. — Я целую его в лоб — какой же он горячий! — Пойдем домой.
— Я дома. И я горю, — всхлипывает Темыч. — Где твой ворон? Ты научилась плавать? Захар обещал, что научит. А еще — что отвезет меня на море. Веришь? Море ведь холодное. Оно собьет мою температуру.
— Да очнись же ты!
Я в панике обыскиваю подвал. Ничего, кроме пыли, червей и тиканья. Проклятого тиканья. Взгляд цепляется за маленький пушистый комок под лестницей.
Да это же плюшевый кролик!
Я хватаю его и протягиваю Темычу.
— Открой глаза! Смотри. Он скучал по тебе.
Мальчишка отталкивает меня, и с его губ срывается крик.
Все затихает. Даже тиканье приглушается. Мы молчим нестерпимо долго. Я теряю счет времени, но снова и снова прикасаюсь губами ко лбу Темыча и с облегчением чувствую, что температура падает.
— Аня.
Я вздрагиваю. Как странно… Совсем недавно я не могла различить интонации Темыча и Ворона, но теперь я ни за что их не спутаю. Маленький мальчик вернулся. Когда-то мне казалось, что Темыч сумасшедший, что как только он вырастет, покалеченные люди заменят ему покалеченных жирафов и кроликов, но… Он просто ребенок. Он просто защищается от монстров. Для обычных детей они вымышленные, а для него — огромные, с сердцами-шестеренками и скрипящим голосом. Ему не повезло. Он проиграл в лотерею.
— Прости, — повторяю я. — Как ты?
Темыч подтягивает колени к груди.
— Я не хочу слышать. Мне страшно. Что со мной? Почему я?
Я обнимаю его сильнее прежнего и шепчу:
— Не надевай больше на голову пакет, ладно? Я подарю тебе рыцарский шлем.
* * *
Теперь я плаваю каждый вечер. Когда кожа пляжа очищается и море — слава небесам! — выплевывает туристов, пахнет свободой. Я люблю блуждать по берегу в одиночестве и думать об акуле.
Пролетела неделя. Илона так же приветлива со мной, как и раньше. Она не возвращается к тому разговору, я — тоже. Он мне приснился. Я внушаю себе это изо дня в день. Мы с Темычем часто лечим его плюшевых друзей, читаем комиксы и спорим, кто лучше — DC или Marvel.
— DC крутые, — заявляет Темыч. — У них есть Флэш. Ты представляешь, как ему подфартило?! Этому парню не нужно платить за билеты в Прагу!
— Почему именно в Прагу?
— Это далеко, и там, наверное, нет живых домов. А еще там красиво. Я по телеку видел.
Мы идем на пляж, и его лицо вытягивается, как только я достаю свое полотенце:
— Ничего себе! У меня такое же, но я его потерял…
Я стараюсь избегать Павла, ведь во мне по-прежнему бьется сердце дома. На днях я забрала Облако и постирала его, но Ворон уже проник в стеклянные глаза кота. Уже поклялся, что исполнит мое желание.
Порой на меня накатывает волна паники. И тогда я запираюсь на ключ и не высовываюсь из номера. Разве что иногда прогуливаюсь в столовую. Лида постоянно на меня пялится. Если бы ее взгляд резал, я бы давно превратилась в бумажную снежинку.
Обычно страхи рассеиваются под вечер. Дом расслабляет тиски. Мы с солнцем свободны по очереди. Когда я прячусь, оно обнимается с раскаленной землей. Когда прячется оно, я бреду к морю и звоню Рите. Дарю ей шум волн через динамик телефона.
— Все нормально?
— Все нормально.
«Нормально» — мое любимое слово. Моя цель. Я отпросилась с работы еще на неделю — чувство, что подрывник вот-вот откроет свою тайну, не покидает меня. Когда-нибудь я забуду о домах, но сейчас прошлое непозволительно близко — за стеной. Пальцы провалились в нее, как в картон.
От мрачных мыслей меня отвлекает книга. Я пишу ее днями напролет. Если бы не Темыч, я бы вообще не выходила из номера. Мне до дрожи хочется проверить сюжет на достоверность. И опять я запираюсь, а ключ сую под подушку. Но чем дольше я противлюсь чарам дома, тем паршивее получается текст.
Однажды я едва не поддалась Ворону. Дверь в комнату видеонаблюдения кто-то открыл, — должно быть, это Темыч искал кролика — и я увидела фото Илоны и Павла-серфингиста. Голова раскалывалась от вопросов и сомнений. Что, если украсть его? Что, если похоронить фото в урне, среди шкурок бананов и помидоров? Что, если у Илоны забрать последнее напоминание о первом муже?
Стиснув зубы, я прошла мимо и в этот день не написала ни строчки. Думаю, дом был в ярости, но не желал сдаваться, потому что на следующее утро я вернулась к работе.
Я все отчетливее осознаю, что внутри меня живут две Ани: та, чьи родинки на лбу — рубцы от ампутированных рогов, и та, кого поцеловал Бог. Первая — зеркало, в котором отражается дом. Вторая — зеркало, в котором отражается старая Аня. А старая Аня пишет скучно.
